|
--Понятия не имею. Водки хочешь? --Там от мойковского самогона что-нибудь осталось? Она посмотрела на меня. --Только от него и осталось. Остальную водку я послала ему ко дню рожденья. --И он, и графиня были очень счастливы. --А ты? --Я тоже, Мария. А в чем дело? --Я не хотела отсылать эту водку обратно, -- сказала она. -- Как-то уж слишком это все торжественно. Не исключаю, что он еще пришлет. Но ты ведь не хочешь? Я рассмеялся. --Как ни странно, нет. Хотя несколько дней назад мне было все равно. А теперь что-то изменилось. Как ты думаешь, может, я ревную? --Я бы не возражала. Мария ворочалась во сне. За окном между небоскребами полыхали дальние зарницы. Всполохи бесшумных молний призраками метались по комнате. --Бедный Владимир, -- вдруг пробормотала она. -- Он такой старый, смерть совсем близко. Неужели он все время об этом помнит? Какой ужас! Как можно смеяться и радоваться чему-то, когда знаешь, что очень скоро тебя не будет на свете? --Наверное, это и знаешь, и не знаешь, -- сказал я. -- Я видел людей, приговоренных к смерти, так они и за три дня до казни были счастливы, что не попали в число тех, кого прикончат сегодня. У них еще оставалось двое суток жизни. По-моему, волю к жизни истребить тяжелее, чем саму жизнь. Я знал человека, который накануне казни обыграл в шахматы своего постоянного партнера, которому до этого неизменно проигрывал. И был рад до полусмерти. Знавал я и таких, кого уже увели, чтобы прикончить выстрелом в затылок, а потом приводили обратно, потому что у палача был насморк, он чихал и не мог как следует прицелиться. Так вот, одни из них плакали, потому что придется умирать еще раз, а другие радовались, что им дарован еще день жизни. На пороге смерти происходят странные вещи, Мария, о которых человек ничего не знает, пока сам их не испытает. --А Мойкову случалось такое испытывать? --Не знаю. По-моему, да. В наше время такое случалось со многими. --И с тобой? --Нет, -- ответил я. -- Не совсем. Но я был рядом. Это был совсем не худший вариант. Пожалуй, едва ли не самый комфортабельный. Марию передернуло. Казалось, озноб пробежал по ее коже, как рябь по воде. --Бедный Людвиг, -- пробормотала она, все еще в полусне. -- А это можно когда-нибудь забыть? --Есть разные виды забвения, -- ответил я, наблюдая, как высверки бесшумных молний проносятся над молодым телом Марии, словно взмахи призрачной косы, скользя по ней, но оставляя невредимой. -- Как и разные виды счастья. Только не надо путать одно с другим. Она потянулась и стала еще глубже погружаться в таинственные чертоги сна, под сводами которых, вскоре позабыв и меня, она останется наедине с неведомыми картинами своих сновидений. |
