|
Ленц снова улыбнулся. Улыбка была горькая, бессильная, почти циничная. --Вот и в лагере мы так же порой друг друга спрашивали. Только ответить так же было нельзя. Ты знаешь, что мы с тобой, наверное, единственные, кто из этого лагеря вышел живым? --Наверное. -- Тоже кое-что, правда? --Не кое-что. Все. Я снова спустился в плюшевый будуар. Каким-то ветром сюда уже принесло графиню. Дымчатым облачком кружев, белея лицом, она сидела перед большим стаканом водки. --Я делаю все, что в моих силах, чтобы умереть пристойно и не попасть в богадельню, -- прошептала она. -- Сама положить конец я не могу, религия возбраняет. Но почему у меня такое железное сердце, Владимир Иванович? А может, оно у меня резиновое? --Оно у вас из самого драгоценного материала на свете, -- ответил Мойков почти с нежностью. -- Из воспоминаний и слез. Она кивнула, сделала большой глоток. Потом робко спросила: --Но разве это не одно и то же? Мойков кивнул. --Пожалуй, что да, графиня. Даже если это счастливые воспоминания и счастливые слезы. Особенно если счастливые. -- Он повернулся ко мне и раскрыл свою огромную ладонь. На ней лежала пригоршня таблеток. -- Сколько тебе? -- спросил он. --Две, -- ответил я. -- Или три. Тебе лучше знать, это ты у нас ясновидец. --Полнолуние. Возьми три на всякий случай. А две я для графини оставлю. Я заснул, но несколько часов спустя проснулся от собственного крика. Я не сразу пришел в себя. Мне снилось бледное безмолвное лицо Сибиллы и то, другое лицо, в Париже, застывшее, в рое жужжащих мух, а потом другие мертвецы, и среди них вдруг, неожиданно, Мария Фиола, и я сразу почувствовал себя обманщиком, обманщиком и живых, и мертвых. Я молча глазел в черную пустоту и судорожно одевался, намереваясь пойти блуждать по ночному городу, но потом снова разделся и стал смотреть вниз, во двор, мысленно оглядываясь на свою жизнь и свои дела, принял оставшиеся таблетки и подумал о Ленце, о графине, которая не может умереть, и о Джесси, которая умирать не хочет, а потом о многом другом, и принял еще снотворного, теперь уже из своих запасов, и только после этого медленно, боязливо погрузился в булькающую топкую трясину снов, тени из которых столь неотступно преследовали меня, зная, что я беззащитен перед ними и что мне нечего противопоставить им, кроме моего собственного, истерзанного и презренного, расколотого "я". XXI Наутро, уже собираясь уходить, я встретил Зигфрида Ленца. --Я через час уезжаю, -- сказал он. -- Может, позавтракаем вместе? Я кивнул. --Тут за углом драгстор. Как ты спал? --Хуже некуда, Людвиг, или как тебя сейчас величать? --Людвиг Зоммер. --Ну и отлично. |
