Мария, хочешь такого?

 Пусти, Мария!

 Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!

 Мария!

 Звереют улиц выгоны.

 На шее ссадиной пальцы давки.

 Открой!

 Больно!

 Видишь — натыканы

 в глаза из дамских шляп булавки!

 Пустила.

 Детка!

 Не бойся,

 что у меня на шее воловьей

 потноживотые женщины мокрой горою сидят,—

 это сквозь жизнь я тащу

 миллионы огромных чистых любовей

 и миллион миллионов маленьких грязных любят.

 Не бойся,

 что снова,

 в измены ненастье,

 прильну я к тысячам хорошеньких лиц, —

 «любящие Маяковского!» —

 да ведь это ж династия

 на сердце сумасшедшего восшедших цариц.

 Мария, ближе!

 В раздетом бесстыдстве,

 в боящейся дрожи ли,

 но дай твоих губ неисцветшую прелесть:

 я с сердцем ни разу до мая не дожили,

 а в прожитой жизни

 лишь сотый апрель есть.

 Мария!

 Поэт сонеты поет Тиане,

 а я —

 весь из мяса,

 человек весь —

 тело твое просто прошу,

 как просят христиане —

 «хлеб наш насущный

 даждь нам днесь».

 Мария — дай!

 Мария!

 Имя твое я боюсь забыть,

 как поэт боится забыть

 какое-то

 в муках ночей рожденное слово,

 величием равное богу.

 Тело твое

 я буду беречь и любить,

 как солдат,

 обрубленный войною,

 ненужный,

 ничей,

 бережет свою единственную ногу.

 Мария —

 не хочешь?

 Не хочешь!

 Ха!

 Значит — опять

 темно и понуро

 сердце возьму,

 слезами окапав,

 нести,

 как собака,

 которая в конуру

 несет

 перееханную поездом лапу.

 Кровью сердца дорогу радую,

 липнет цветами у пыли кителя.

 Тысячу раз опляшет Иродиадой

 солнце землю —

 голову Крестителя.

 И когда мое количество лет

 выпляшет до конца —

 миллионом кровинок устелется след

 к дому моего отца.

 Вылезу

 грязный

 (от ночевок в канавах),

 стану бок о бо́к,

 наклонюсь

 и скажу ему на́ ухо:

 — Послушайте, господин бог!

 Как вам не скушно

 в облачный кисель

 ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?

 Давайте — знаете —

 устроимте карусель

 на дереве изучения добра и зла!

 Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,

 и вина такие расставим по́ столу,

 чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу

 хмурому Петру Апостолу.

 А в рае опять поселим Евочек:

 прикажи, —

 сегодня ночью ж

 со всех бульваров красивейших девочек.