Мужчины оборачиваются, Эмма стоит, поджав губы, вот-вот заревет, мать споро вытирает ей ноги. Кандида, чтобы показать, что она ничуть не устала, потому что уже взрослая, проходится колесом. Бел натягивает на Эмму кирпично-красные брючки, застегивает пояс, целует ее.

– Ну что ж, – произносит Поль. – Марш вперед, труба зовет.

Он идет к тропе первым, рядом Кандида. За ними Питер, держащий за руку сына.

– Роскошный денек, Том, верно?

Следом Бел и Сэлли с Эммой между ними, расспрашивающей о раках.

Минута, и голоса стихают, пикниковая полянка пустеет; старый бук, трава, удлиняющиеся тени, валуны, лепет воды. Удод, черный, белый, светло-коричневый, прилетев из-за реки, садится на одну из нижних веток бука. Помешкав, спархивает на траву, туда, где все они сидели; застывает, подрагивая веерком на макушке. Потом стремительно бьет кривым клювом, и муравей умирает.

У Эммы развязалась одна из сандалий, и Бел опускается на колени. Сэлли идет дальше, нагоняя Питера с Томом. Эмма, она уже снова шагает, начинает рассказывать матери, - взяв с нее клятву, что та ничего не скажет Кэнди, которую она так и не простила за растоптанный хворостинный домик у плотины, лесной дом принцессы Эммы, который помогали построить звери, - сказку тети Кэти, вернее, переработанную ее версию, завершающуюся без каких-либо недоговоренностей. Впереди Сэлли идет бок о бок с Питером, который по-прежнему держит сына за ладошку. Он рассеянно обнимает ее свободной рукой. Сэлли принюхивается к его плечу.

– Чьим это кремом от загара ты пользовался?

Он тоже принюхивается.

– Бог его знает. Валялся какой-то рядом.

Питер подмигивает, строит рожицу.

- Тому теперь хочется жить здесь.

Она нагибается к мальчику.

– Правда, Том? Тебе тут понравилось?

Малыш кивает. Там, где тропа сужается из-за густо разросшегося подлеска, им приходится передвигаться гуськом. Питер выталкивает Тома вперед. Сэлли идет последней, глядя Питеру в спину. Тропа расширяется. Том спрашивает, не пойдут ли они завтра опять на пикник.

- Все может быть, старина. Не знаю. Во всяком случае, мы отлично повеселились.

Сэлли шагает почти вплотную к Питеру, не прикасаясь, вглядываясь сбоку в его лицо.

– Ты уверен, что не видел ее?

Он оборачивается к ней. Сэлли глядит на тропу.

Говорит:

– Ты пахнешь, совсем как она этим утром.

– Лапушка. Ради Бога, – и следом: – не будь дурой. Может, это и ее крем. Я просто подобрал его после еды.

Она по-прежнему не отрывает глаз от тропы.

– Я не заметила его, когда мы укладывались.

– Ну, значит, она забрала его, уходя. И ради Бога, не будь ты такой…

Он отводит взгляд.

– Большое спасибо.

– Сама напросилась.

– По крайней мере, я знаю теперь, что я – зануда.

Он дергает сына за руку.

– Слушай, Том. Давай наперегонки. До того дерева. Готов? Вперед!

Он пробегает несколько шагов и позволяет четырехлетнему сыну догнать его и обогнать.

– Твоя взяла! – он снова берет сына за руку, они оборачиваются к медленно приближающейся Сэлли. – Том победил.

Сэлли посылает мальчику слабое подобие улыбки. Питер берет у нее корзину, на миг прижимает ее к себе свободной рукой, шепчет ей в ухо: «По правде сказать, она мне безумно нравится. Но занятия некрофилией я отложил на старость».

Она отстраняется, успокоенная только отчасти.

– Ты заставил меня почувствовать, насколько ненадежно мое положение.

– Давай, Том. Возьми Сэлли за руку.

Они идут дальше, малыш между ними. Он шепчет над головой сына:

– Тебе следовало отыскать для этого причину получше.

– Ты только что назвал одну.