|
— И вообще музыку не особенно любит. — А что ты любишь? — радостно спросила Мариша, одарив Ивана благодарным взглядом. — Тишину и одиночество, — так же радостно сообщил Грин. — Может, погуляем? — тут же спросила Мариша. — Вдвоем — это уже не одиночество, — сказал Грин. — Вдвоем — это ты у меня будешь брать интервью всю дорогу. Да? — А «Грин» — это «зеленый» по-английски, — заметила Лидочка булавочным тоном. — Как бакс? — Шикарная женщина, — сказал Грин в пространство. — Из всего зеленого в мире ее интересуют только баксы… Мариша хихикнула и ёрзнула на неудобном подлокотнике, приподнявшись на два недостающих сантиметра. Грин с комическим удивлением уставился на ее бюст: — Ух ты! Лидочка прыснула. Иван секунду пытался подавить смешок, но все же не удержался и хохотнул. Мариша ядовито спросила: — Точно зеленый, Лида? Может, какого другого цвета? — Красно-коричневый, — ухмыльнулся Грин. Будь у него вампирские клыки — он показал бы их в подробностях. — Не наживите врага, фройляйн. Были бы диссиденты — а крематорий найдется… Кстати о сиськах. Полагается только смотреть, или потрогать тоже позволяют? Мариша вспыхнула, а Грин лапнул ее с вивисекторски-бесстрастной, почти издевательской миной и презрительно констатировал: — Так себе. Разве что в праздник и спьяну… Есть что совать под нос! Краска слетела с Маришиного лица. Она наотмашь врезала Грину по скуле и выскочила из комнаты. Лидочка выскочила за ней — утешать в кухне рыдающую подругу. Напоследок она успела одарить Грина уничтожающим взглядом. Иван, так и не успевший никак отреагировать на действо, занявшее, от силы, секунд пять, стоял посреди комнаты, чувствуя на лице идиотскую улыбку, а глубже — крайнюю досаду. — Ванюха, я, пожалуй, пойду, — безмятежно сказал Грин, даже не стирая с лица отпечатка Маришиных пальцев. — Скоро стемнеет, хочу пройтись. Ты со мной? — Грин, ты что творишь? Не чересчур? Грин пожал плечами, встал и вышел в коридор. Иван выскочил за ним, думая, что выглядит точно так же, как Лидочка. — Грин… ты чего бесишься? Взгляд Грина снова стал веселым и удивленным. — Я бешусь? Я никому грубого слова не сказал. — Ты ее обидел… — Иван, я не терплю блудливых сучек, в течке не соображающих, что они несут. Если твою Лидочку задело рикошетом — прости. Иван замолчал. Дождался, пока Грин закончит зашнуровывать ботинки. — Жаль, что уходишь. — Прости. Душно. Это «душно» вдруг все перевернуло, осветило другим светом. — Погоди, я с тобой все-таки. Вечер, бурый и ледяной, с пустым слепым небом без луны, источал тревожный резкий запах. Дынная зимняя свежесть ушла, дымный аромат весны еще даже не угадывался; пахло больным снегом, бензином и догоревшей, умирающей мимозой. Этот запах, холод и мрак оживили Грина; в его глазах появился блеск, а в движениях — звериная настороженность. При Грине не было ни пистолета, ни заступа, ни автомобиля — но он охотился, и холодная сила, как статическое электричество, окружала его вполне осязаемым коконом. Грин обмакнул пальцы в холодный ветер, как в воду, и поднес к лицу. — Вань, ты замечал когда-нибудь, что воздух на вкус разный? Когда тварь рядом, ветер отдает ладаном и ванилью… Иван зябко передернул плечами. — Слушай, сегодня восьмое марта… Может, без вампиров обойдемся? — Праздник не церковный, — возразил Грин. |
