|
Кого-то мать успела втолкнуть на станцию, а сама уже не смогла войти. Кто-то в школу ехал – бывает, и первоклашек отправляют одних, смотря какие родители. И, пока остальным не до этих сирот было, Морозов успел их собрать вокруг себя. Им же надо было, чтоб кто-то помог, объяснил всю эту жуть, да хотя бы просто утешил. Они же в шоке были, им страшнее, чем взрослым. А родители им мало чем могли помочь – я бы сказала, они сами нуждались в утешении, лишь единицы нашли в себе силы посмотреть в лицо случившемуся. Поэтому, когда уцелевшие поняли, что Морозов детьми занимается, обрадовались даже. Стал он вроде воспитателя осиротевших малышей. Ему даже некоторые родители стали своих собственных подбрасывать иногда. Ведь в сущности, с детьми в ту пору только мы с ним и занимались – старались их учить, лечить, успокаивать. Даже сошлись немного с Юрой на этой почве. Кто ж знал, что потом все так закончится? Мы вместе думали, какие книги подбирать детям. Ведь после этого жуткого шока вряд ли им годились истории, какие любили писать для детей раньше, – про дружбу розового щенка с голубым котенком. Но Юра был замкнутым человеком, вещью в себе, с ним можно было общаться до определенного предела – а ближе этой границы он не подпускал никого. А потом, уже через несколько лет, была эта история с мальчиком. Малыш болел, температурил, кажется, определили воспаление легких, и однажды Марина, жена Пети Крюкова, увидела, как Морозов ему что-то вколол. Тогда она не придала этому значения, но через два дня парнишка умер – тогда она и вспомнила. И тут же пошли слухи, волнения. Он уверял, что пенициллин вколол, просто лекарство было уже просроченное, оттого и не помогло, но ему не верили. Видно, люди давно уже с подозрением на него глядели – настораживало их то, как Морозов умел детей к себе привязать. Ведь малыши его слушали, раскрыв рот, больше, чем родителей своих. Было в этом что-то странное… словно Юра их околдовал. Они так прикипели к нему – кто-то из сирот его папой звал, а кто-то – дедушкой. Он вообще-то не старым сюда попал, но выглядеть вскоре стал старше своих лет, как и все мы здесь, – она коснулась рукой лица.
– Вы – красавица, – искренне сказал Айрон. – Да бросьте вы, – она отмахнулась, явно польщенная, браслеты весело зазвенели. – Да, на чем мы остановились? Юра им праздники устраивал на Новый год, он для них сам был, как Дед Мороз, как волшебник. В общем, все это недовольство копилось-копилось, да и выплеснулось наружу, люди стали требовать, чтоб он убирался со станции, и он согласился, только попросил день на сборы. А в следующую ночь действительно ушел. Да только не один. – Он увел с собой детей, – догадался Медный. – Черт! – крикнул он, вспомнив, как собирались вечером на поверхность Крот, Федор и Искра, обмениваясь многозначительными взглядами, думая, что никто этого не замечает. – Подождите меня, – сказал он опешившей женщине. – Да куда ж я отсюда денусь? – усмехнулась она. – И спешить мне уже некуда. Он помчался обратно, но встретил только Следопыта. Ни Крота, ни Искры, ни Федора поблизости не оказалось. Он кинулся в палатку, принялся рыться в вещах – так и есть, их костюмы химзащиты тоже отсутствовали. – Где они? Ушли? – Да, хотели наверх сходить, по магазинам ближайшим пошарить, жратвы какой-нибудь принести, – невозмутимо отозвался Следопыт. – А что? – Да ведь они наверняка в парк пошли! Следопыт пожал плечами. Казалось, его это не удивило. – Чего волноваться? Дело молодое. Придут… наверное. Нагуляются, жрать захотят – вернутся. – Черт, – повторил Айрон. – Как я сразу не догадался? Тогда, в прошлый раз, духи парка уже взяли свое, получили свою жертву. |
