Следопыт искоса посмотрел на него. Айрон опомнился.

– Скоро вернусь, – буркнул он и отправился назад, к Валентине. Надо было узнать как можно больше. Те давние события могли дать ключ к происходящему.

По пути он увидел женщину, баюкавшую сверток в замызганном одеяльце. Мужик пытался сверток отнять, никто почему-то не обращал на них внимания, женщина тихо выла. Вдруг сверток упал, Айрон подхватил его. Все произошло слишком быстро. Женщина вырвала сверток у него из рук. Айрона больше всего испугало то, что из одеяльца не раздалось ни звука.

– Убился? – испуганно спросил он, наклоняясь, пытаясь увидеть, что там у нее.

Женщина прижала сверток к себе. Уголок одеяльца отлетел, на Медного смотрела морда игрушечного медведя, невероятно грязного, с желтыми стеклянными глазами.

– Отдай, – занудил опять мужик, – не велено игрушки держать, от них зараза и анти… антисанитария.

Он вновь схватился за сверток, но женщина вырвала его и юркнула в палатку. Айрон пошел к Валентине, чувствуя, что руки у него трясутся.

– Почему вы такой бледный? – спросила она. Медный описал сцену, случайным свидетелем которой только что стал.

– А, это Терехина, – сказала Валя. – У нее как раз сын ушел с Морозовым, после этого она и сошла с ума, бедная женщина. Так-то она тихая, если у нее не отбирать ее кулек, даже пользу приносит, помогает на кухне. Но комендант решил, что мягкие игрушки – рассадник заразы. Наверняка ему это внушил Владник, комендант под его дудку пляшет, все по его слову делает. Оставили бы уж беднягу в покое.

– На чем мы остановились? Морозов увел детей?

Женщина отхлебнула чаю, зябко передернула плечами.

– Да. И ладно бы только сирот, но возле него крутились и те, у которых были здесь отцы или матери. Так вот, кое-кого из них тоже недосчитались в то утро. Как и сына коменданта.

– Как же они прошли? У вас же часовые стоят на входе и выходе?

– Да очень просто – связали часового, рот заткнули. Морозов же их и приемам самообороны учил. А посты у нас здесь стоят символические – старики, в основном, иногда даже старухи. Какого нападения ждать – с одной стороны Текстили, с другой – Рязанка. За столько лет уже успели познакомиться, почти все друг друга знали – тут ж как в деревне, все на виду.

Немногих оставшихся на станции детей допрашивали, они твердили, что знать ничего не знают. Родители подняли крик – кое-кто из детей все же оставил записки, попрощался. Вспомнили, что Морозов в свое время несколько раз делал выходы со старшими на поверхность, в парк. Подумали, что можно поискать там. Ведь куда он мог отправиться? В большое метро? Тогда еще не было этих жутких мутантов, которые теперь обосновались на бывшем автомобильном заводе. На Волгоградку послали человека спросить часовых – они уверяли, что мимо них никто не проходил. Правда, говорят, они накануне чего-то праздновали и были в таком состоянии, что не заметили бы, если б даже все население трех станций отправилось мимо них в большое метро. Какой же тогда праздник был? Хотя у меня такое чувство, что им и повода особого не нужно было, – может, их сталкеры наткнулись на неразграбленный продуктовый, вот они и отмечали это радостное событие.

Оставалось самое страшное – поверхность. Несколько человек поднялись было наверх, поискать в окрестностях, но когда дошли до парка, там такая чертовщина началась… Вернувшиеся уверяли, что за ними гнались призраки с Кузьминского кладбища. Это очень старое кладбище, мне рассказывали, что изначально оно и находилось на территории усадьбы, а потом его вынесли за пределы парка. Останки вроде бы туда же перенесли, на новое место, но говорят, в парке все же остались кое-какие памятники, а может, и захоронения.