– Мы-то можем. Ты, я. А за остальных не поручусь.

– Меня Следопыт беспокоит. Он упертый фанатик – такой ни перед чем не остановится. Если он там чего нароет – сообщит своему руководству. И что тогда выйдет, представить боюсь.

– Давай решать проблемы по мере поступления. Мы пока ничего не нашли, это только слухи. И бояться, думаю, надо не только Следопыта. Этот Федор – тоже темная лошадка.

– Вроде он нормальный парень, – почесал в затылке Айрон.

– Так-то оно так, но он – человек Лодочника, а это уже кое о чем говорит. Ходят слухи, что Лодочник связан с террористическими группировками. И если им в руки попадет такое оружие – представить страшно, что может начаться в метро.

– В общем, лучше тогда эти догадки пока при себе держать. Хотя всем рот не заткнешь – если такие слухи ходят по станции, кто-нибудь да проболтается. Что ж, будем глядеть в оба, – подытожил Айрон. – И за этими двумя, и за девчонкой.

– А девчонка тут при чем? Она, наверное, вообще не понимает, зачем мы здесь. В этом возрасте у них одна романтика в голове. Жалко ее – пропадет. И так жизнь несладкая была, рано мать потеряла.

– А она тебе рассказывала про мать?

– Почти ничего. Сказала, у матери голос был красивый, а звали ее Тамарой. И что умерла, когда девчонке лет пять было.

Айрон изменился в лице. Потом выглянул из палатки, а усевшись обратно, поманил к себе Крота и понизил голос. Крот, удивленный такими предосторожностями, нагнулся к нему.

– Знал я ее мать, – сказал Айрон. – Яркая была и пела, как соловей. Такую нельзя было не заметить. Одно время в любимицах у руководства Красной Линии ходила, болтали даже, что было у нее что-то чуть ли не с самим генсеком нашим, не тем будь помянут. А может, с братом его, пока тот еще был у власти. Только вот сгинула она по-глупому.

Айрон помолчал, словно прикидывая, говорить ли дальше. Крот весь обратился в слух.

– В Берилаг ее сослали, – тихо сказал, наконец, Айрон. – Ни за что – просто не повезло ей, сошлась потом не с тем человеком. Как говорится, любовь зла, променяла генсека на молодого и красивого. А вождь наш таких шуток не любит. Ее дружка первого взяли – как врага народа, а потом ее – за то, что не донесла.

– Вон оно что, – протянул Крот. Значит, вот как окончила свои дни певунья. Понятно, что девочка молчит о судьбе матери. Непонятно другое – ее преданность товарищу Москвину. Раз она – дочь репрессированной, ясно, почему ее на это задание отправили. Смертница, расходный материал. А она, небось, думает, что ей дали шанс. Да, использовали удобную возможность отправить с глаз долой, погибать.

– Что, жалко девчонку? – словно читая его мысли, спросил Айрон. – А ты погоди жалеть-то. У нее вон товарищ Москвин с языка не сходит – не устает благодарить за счастливое детство. Еще глядишь, в люди выбьется.

Крот покачал головой.

– Выбьется, помяни мое слово, – настаивал Айрон. – И это я ей не в осуждение.

Крот уже не слушал его. Он пытался свести воедино крупицы информации. Случайно ли ему дали задание приглядывать за девчонкой? Разве кто-нибудь стал бы беспокоиться об обычной сироте, дочери опальной певички? А вот если девчонка была кровью от крови самого руководителя Красной Линии или его брата – это меняло дело. Тогда понятно становилось, откуда такой интерес к ее судьбе у руководства Ганзы. Она могла стать козырем в отношениях между державами.

Крот знал, что руководящая верхушка Ганзы недовольна консервативностью и неуступчивостью товарища Москвина, он у них как кость в горле. Не в силах совладать с Красной линией в открытую, Ганза искала обходные пути.