Лори сияла радостью, когда принесла альбомы. Жаклин захотела посмотреть фотографии Катлин в детском возрасте.
Они не дали ей многого, но она этого и не ожидала. Она их использовала в качестве предлога, чтобы навести Лори на воспоминания о сестре.
— Иногда Катлин нам скорее была как тетя, чем сестра, ведь она гораздо старше меня и Шерри.
— Между вами и Катлин разница в возрасте всего только десять лет, не так ли?
— Казалось, что больше. Знаете, мама никогда не была сильной женщиной. Катлин практически подняла нас, младших, на ноги. Теперь, когда у меня есть свои собственные дети, я вижу, как это, должно быть, было трудно для нее. Даже сейчас я помню ее пишущей — или старающейся делать это. — Лори покачала головой, слабо улыбаясь. — Мы брали ее листки для рисования. У нее никогда не было рабочего места. Тогда в доме было только три комнаты, одну из которых занимала мама, она всегда отличалась слабым здоровьем. Катлин спала на недостроенном чердаке. Ей было не очень-то удобно там. Я помню, она часто шутила по поводу мышей, которые грызли ее тетради. Прошу прощения — вы что-то хотели сказать?
— Нет, — прошептала Жаклин. Ее язык болел, так часто она кусала его. — Продолжайте.
— А наш отец — да, конечно, он не облегчал ей жизнь. Вот он сидит на крыльце старого дома вместе с мамой.
— Он был привлекательным мужчиной? — спросила Жаклин, изучая жесткое, неулыбчивое лицо.
— Он был пьяница, — сухо ответила Лори. — Счастье, что у мамы был дом, потому что нам никогда не хватало денег. Он все пропивал. Отец утонул однажды ночью, возвращаясь из таверны. Он был настолько пьян, что свалился с пешеходного мостика и не смог всплыть.
— Прошу прощения, — прервала ее Жаклин. — Алкоголизм…
— Да, именно так это теперь называют. Это болезнь. Но для нас, детей, не было никакой разницы, был ли он больной, или просто дурной человек.
— Я знаю, — ответила Жаклин. Что раздражало ее больше всего в комментариях Лори, так это полное отсутствие эмоций. Она могла бы таким голосом читать телевизионную программу. — Хуже всего то, что он был плохим человеком?
— Вы имеете в виду, не обижал ли он детей? Нет. Он не бил ни нас, ни маму. Но это было не потому, что он не хотел этого. Потому что была Катлин.
Лори замолчала, лицо ее было бесстрастно, руки сложены. Жаклин боялась сделать замечание или как-нибудь прореагировать. Она не могла предвидеть реакцию Лори.
Через некоторое время Лори продолжила:
— Я помню одну ночь. Мне было лет пять или шесть. Это самое мое первое воспоминание о том, что он по-настоящему напился. Обычно люди не помнят многого из того, что произошло с ними до этого возраста. А я полагаю, что он, может быть, не пил так много раньше. Он не всегда был таким… Так или иначе, мама кричала на него и плакала, а он начал на нее наседать; она прижалась спиной к стене, закрывая лицо руками, а он собирался ударить ее — его кулак был сжат. И тогда Катлин встала между ними. Ее голова доходила ему как раз до подбородка. Она посмотрела на отца и сказала: «Только тронь ее, я убью тебя. Если не сейчас, то когда-нибудь, когда-нибудь ночью, когда ты будешь спать и видеть сон о том, что я вхожу в комнату и убиваю тебя. Я не решила, как я это сделаю. Может быть, ножом, а может быть, из револьвера. А может быть, это произойдет и не ночью. Может быть, я просто положу что-то в твой утренний кофе. Для этого есть множество вещей. И ты об этом никогда не узнаешь, пока неожиданно твой желудок не начнет выворачиваться, но тогда будет слишком поздно. Или, может быть…» Она продолжала говорить и говорить, а он смотрел на нее как на призрака, вставшего из могилы; она рассказала ему обо всем: о машине или тракторе, о воздухе, которым он дышал, с помощью которых она могла выполнить задуманное — убить его. |