– А потом?

– Потом… выдавил все обратно, – ответил Акинфиев с брезгливой миной.

– Примеси крови в выделениях не замечали?

– Не замечал.

Врачишко согнулся над своими бумагами и утратил, казалось, всякий интерес к пациенту.

«Вот так я пишу протоколы, – словно посмотрел на себя со стороны Акинфиев. – И впрямь коллега. Тоже ищет причину и следствие, тоже готовит документы и выдает обвинительные заключения».

– Давно у вас боли? – спросил доктор, не поднимая очков.

– Не очень. Примерно с ноября. А что?

– А то, любезный, что я направляю вас на обследование в онкоцентр. Диагноза при этом не ставлю, однако береженого Бог бережет.

– Куда вы меня?.. – безразлично поинтересовался Акинфиев.

– В онкологический институт Герцена. Там вас детально обследуют и решат, что с вами делать дальше. Надеюсь, все обойдется.

– У меня уже ничего не болит! – заверил Акинфиев. – Не надо меня в онкологию.

Очки наконец поднялись. Наверное, из‑за туманных линз на больного смотрели удивленные глаза.

– Ignoti nulla curatio morbi. Неизвестную болезнь лечить невозможно. Установить же ее иногда помогают очень неяркие симптомы: повышенная утомляемость, сонливость, снижение интереса к окружающему, равнодушие к тому, что раньше увлекало, снижение работоспособности. А боли… Боли – что ж, их может не быть вовсе. Будьте молодцом, вы еще повоюете. Конечно, режим, диета, спиртное исключается категорически.

– Знаете, есть такой анекдот… – усмехнулся Акинфиев. – Человека принимают в партию. Секретарь парткома спрашивает: «Если партия потребует, курить бросишь?» – «Брошу», – отвечает кандидат. «А пить?» – «Брошу». – «А по бабам ходить?» – «Брошу». – «А жизнь отдашь?»…

– Вот вам направление на обследование, – протянул бланк эскулап. – А это лекарство на первое время. Болеутоляющее и противорвотное. Спиртного, повторяю, ничего, не курить ни в коем случае. А главное – не нервничать. Как только вы станете нервничать, Акинфиев, так может начаться приступ.

То ли анекдот действительно был с бородой, то ли Бог обделил доктора чувством юмора – контакта не получилось. Акинфиев взял бумаги, небрежно сунул в карман.

– «А жизнь, говорит, отдашь?» – «Конечно, – отвечает кандидат, – на фиг она мне такая нужна!» – договорил он грустно и, не прощаясь, вышел из кабинета.

Врач снял очки и устало потер глаза. Только за сегодняшний день он выслушал этот анекдот в четвертый раз.

«Неяркие симптомы! – усмехнулся Акинфиев на улице. – „Снижение интереса к окружающему, равнодушие к тому, что раньше увлекало“ – неяркие, оказывается, симптомы!..»

По проезжей части навстречу ему двигалась рота солдат в черных погонах. Впереди шел лейтенант, сзади – замыкающий с красным флажком. Из‑за одинаковых стрижек и ушанок, сапог и шинелей, шага «в ногу» и каких‑то затравленных, испуганных взглядов, жадно выхватывавших из встречной толпы молоденьких женщин, все солдаты казались на одно лицо. Сапоги чиркали подковками об асфальт, шинели сидели плохо. Лычки были только на погонах замыкающего, из чего Акинфиев вывел, что они первогодки. Несколько монголоидных лиц в строю, броский высокий кавказец в левой шеренге, щуплые очкарики в конце колонны перемежались с веснушчатыми, широкоскулыми и рыхлыми увальнями, стянутыми по неведомо каким соображениям в столицу из провинции и деревень.