Надо будет намекнуть Щеглову, подумал я, чтобы он не дымил в номере, но только как‑нибудь эдак поделикатнее, а то он, не дай Бог, обидится… Последнее, что я успел заметить, покидая номер, был неподвижный взгляд Щеглова, которым он просвечивал своего визави, и Мячикова, от смущения не находившего себе места. Он сидел на самом краешке стула, положив руки на колени, и был похож на школьника, которого вызвали к директору на «ковер». В глазах его читался испуг.
Вернулся я минут через десять. Щеглов догадался открыть форточку, и к моему приходу воздух в номере заметно посвежел. Понял, наверное, что я не переношу запаха табака. Мячиков выглядел усталым и все таким же бледным. Вообще он казался каким‑то странным и явно был не в своей тарелке. Разговор между ними, видимо, уже состоялся, так как они болтали теперь о каких‑то пустяках. Мое появление прервало их беседу. Щеглов поднялся мне навстречу и приветливо улыбнулся.
– Заходи, Максим. Я переговорил с твоим другом и надеюсь, что он понял меня. На мое предложение о сотрудничестве Григорий Адамович ответил согласием. Что ж, рад, искренне рад: теперь, когда нас трое, успех дела обеспечен… Что с вами, Григорий Адамович? – с тревогой спросил Щеглов. – На вас лица нет!
– Голова раскалывается, – натянуто улыбнулся Мячиков. – Вы уж меня извините, Семен Кондратьевич…
Щеглов вынул из кармана пачку анальгина и протянул ее Мячикову.
– Вот, возьмите, – сказал он. – Должно помочь.
Мячиков взял, хотя и без особого энтузиазма. Зато у меня при виде бесценных таблеток загорелись глаза.
– О, вашим запасам, Семен Кондратьевич, могла бы позавидовать любая аптека! – воскликнул я. – Разрешите таблетку, Григорий Адамович, у меня, знаете ли, с самого утра…
– Да‑да, конечно, – с готовностью ответил Мячиков, – берите всю пачку, анальгин мне все равно не поможет – уже пробовал…
Судя по его кислому виду и мутному взгляду, чувствовал он себя действительно неважно. Я мысленно посочувствовал ему, отлично зная, что такое головная боль. Не меньшее сочувствие вызвал он и у Щеглова.
– Может быть, стоит попробовать другое лекарство? Что вы обычно принимаете?
Мячиков махнул рукой.
– Да не надо никакого лекарства. Я вообще противник всей этой химии, от нее больше вреда, нежели пользы. Пройдет. Лучшее лекарство – это сон и свежий воздух. Ручаюсь вам, что утром я буду совершенно здоров.
Пожелав нам спокойной ночи, Мячиков торопливо покинул номер. Какое‑то время Щеглов задумчиво смотрел ему вслед и усиленно тер подбородок.
– Ну как вам Мячиков? – поинтересовался я у него, когда пауза чрезмерно затянулась.
Щеглов пожал плечами.
– Да никак. Время покажет, а пока никакого особенного впечатления он на меня не произвел.
– Честно говоря, он какой‑то странный сегодня, – заметил я.
– Да? Ты находишь? – с любопытством спросил Щеглов. – А каким он бывает обычно?
– О! Обычно он – сгусток энергии и оптимизма.
– И особенно по утрам, верно?
– Да… возможно, – неуверенно ответил я, несколько обескураженный вопросом. – Собственно говоря, у меня еще не было достаточно времени изучить его. Два дня – это не слишком большой срок.
– Конечно, конечно, – согласился Щеглов. – Ладно, оставим Мячикова в покое, пусть поправляется, а мы тем временем составим план действий на завтрашний день. Согласен?
Я выразил свое согласие столь бурно, что Щеглову пришлось охладить мой пыл.
– Главное в нашем деле – спокойствие, – строго сказал он, – иначе не стоит за него и браться. |