Я вспомнил, что как‑то раз, а то и два, видел розовощекую молоденькую девушку в белоснежном фартучке, мелькавшую меж неказистых столиков сумрачной столовой. Честно говоря, до сих пор я ни разу не задумывался о ее существовании, как не замечаем мы порой снега зимой, а травы летом.

– Я навел справки о каждом из этих восьми человек, – продолжал Щеглов, меряя комнату широкими шагами, – и выяснил любопытный факт. Обе уборщицы слегли с гипертонией, страдая от внезапной перемены погоды, водитель безвыездно торчит в гараже, ремонтирует автобус, помощник директора вообще пропал невесть куда, а четверо кухонных работников – практикантку Катю я в расчет не беру – неотлучно находятся либо в своих номерах, либо в подсобке, где до посинения режутся в карты. Доктор, как я уже говорил, в основном пропадает в биллиардной. Таким образом, из всего обслуживающего персонала дома отдыха «Лесной» мы имеем возможность лицезреть лишь одного директора, который не очень‑то, мне кажется, дорожит своим местом и рад, я думаю, был бы избавиться от него. Вот, пожалуй, и все, что мне удалось узнать за эти три часа.

Я выразил свое восхищение оперативностью Щеглова и его профессиональной хваткой, на что он отмахнулся и скорчил недовольную гримасу. Его упоминание о докторе внезапно напомнило мне о моих ночных находках на кафельном полу туалета, и я рассказал ему о двух пустых ампулах, сообщив также чудом сохранившееся в памяти название лекарства. Щеглов мгновенно преобразился.

– Что же ты раньше молчал! – набросился он на меня. – Сыщик липовый!..

Я совершенно не ожидал подобного оборота и добавил, что местный врач не проявил к ампулам никакого интереса, заявив, что это обычное болеутоляющее средство со множеством, правда, побочных эффектов.

– Побочных эффектов! – передразнил меня Щеглов. – Да ты хоть знаешь, что это такое! – Он снизил голос до шепота и сильно округлил глаза. – Это сильнейший наркотик! – Я побледнел. – Да‑да, не удивляйся, здесь, в доме отдыха, кто‑то систематически колется, и колется преимущественно по ночам, в туалете, скрываясь от посторонних глаз.

– Да зачем же в туалете? – удивился я. – Неужели нельзя в каком‑нибудь другом месте, поприличнее, ну хотя бы у себя в номере?

– Вот в этом‑то весь и вопрос! – воскликнул Щеглов. – Раз он производит эту процедуру не в номере, значит, он живет не один, а с соседом, при котором открываться ему совершенно никакого резона нет.

– Так‑так, – начал что‑то понимать я. – И по всей видимости, этот наркоман – мужчина.

– Верно! Женщина бы в мужской туалет сунуться не решилась. Думай, думай, Максим, ты на верном пути. – Щеглов, улыбаясь, смотрел на меня.

Я напряг свои умственные способности и сумел продвинуться еще на один шаг.

– Первую ампулу я нашел в ночь убийства, – размышлял я, – значит, велика вероятность, что ее оставил либо убийца, либо убитый накануне их трагической встречи. Возможно также, что сама ссора произошла из‑за наркотиков. Перед тем как выйти в коридор, я слышал шорох за дверью, а это как раз напротив туалета. Но, – я на минуту задумался, – на следующую ночь я снова обнаружил ампулу, и снова на том же месте. На этот раз убитый ее оставить не мог, значит, можно сделать предположение, что в обоих случаях ампулы оставлялись убийцей.