– Стоять, мерзавцы! Иначе я уложу вас обоих, и, клянусь, рука у меня не дрогнет!

Наверное, мой тон был настолько убедителен, что они поверили мне. Лида и Фома связали им руки найденной в углу веревкой.

– А теперь – лечь! – скомандовал я. – Лицом вниз! Живо!

Они подчинились, а Фома тем временем связал им ноги. И только когда эта неприятная, но необходимая процедура была закончена, я с облегчением вздохнул и опустил автомат. Голова раскалывалась от боли.

– Подонки, – услышал я гневный голос девушки.

Я повернулся к ней.

– Спасибо вам, Лида, вы спасли нам жизнь.

– Пустое, Максим, – ответила она, даже не взглянув на меня. – Это мне нужно вас благодарить.

Она вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в мое плечо.

– Что с вами, Лида? – в тревоге спросил я, обнимая ее за плечи. – Они обидели вас? Скажите, что они вам сделали, и я тут же пристрелю этих мерзавцев.

Мое сердце сжималось от ее горьких рыданий, и я не кривил душой, обещая расправиться с ее обидчиками. Но она решительно замотала головой и, продолжая всхлипывать, сказала:

– Нет‑нет, Максим, не надо, со мной все в порядке. А вот Сергей… – она осеклась и заплакала вновь.

– Успокойтесь, девушка, – вмешался Фома, – и расскажите, что произошло. Сергей – это ваш муж?

Она кивнула и подняла на меня полные муки заплаканные глаза.

– Если бы видели, Максим, как он смотрел на меня, – прошептала она, – если бы видели!.. Его глаза – сколько в них было тоски и отчаяния…

– Да что случилось, в конце концов? – воскликнул я.

– Вскоре после вашего побега к нам ввалился этот тип, – она с ненавистью кивнула на Смурного, – и поволок меня к выходу. А Сергей… он так смотрел… он хотел было вступиться, но что он мог сделать – один, безоружный? Я всю жизнь буду помнить его глаза…

Смысл ее слов постепенно начал доходить до меня.

– Так он не вмешался, этот ваш Сергей? – спросил я без особой симпатии к ее супругу.

– Он бессилен был что‑либо изменить, – горячо заговорила Лида. – Ну скажите, Максим, зачем бы он полез? Они бы просто убили его. Ведь никто же не вступился… кроме доктора, правда. А этот, как его, Курт, что ли, ударил его сапогом в лицо. Но ведь это бессмысленно, бессмысленно!..

Я пожал плечами и отвернулся. Мне давно стало ясно, что Сергей – трус и мелкая душонка.

– Вы оправдываете своего супруга, – жестко произнес я, – хотя сами на его месте поступили бы иначе. Ведь так?

– Ну, я совсем другое дело, – сказала она убежденно.

Вот именно, что другое, подумал я. Мне вспомнились слова, сказанные мною Лиде пару дней назад в столовой. Я сказал тогда, что завидую ее супругу, но лишь теперь, в этой самой комнате, на краю пропасти, со всей ответственностью осознал глубину и истинный смысл тех случайно оброненных слов. Быть любимым такой чудесной девушкой, как Лида, – это великое счастье, достойное лишь избранных. И великая несправедливость, порой сопутствующая нам повсеместно, состояла в том, что предметом этой бескорыстной, самоотверженной любви был человек недостойный ее, себялюбивый, трусливый и эгоистичный. Любовь ослепляет – гласит народная мудрость. Впрочем, возможно, прав был Франкл, утверждавший, что любовь не ослепляет, а, напротив, дает любящему истинное зрение, срывает пелену с его глаз, заставляет видеть неповторимость, уникальность, красоту любимого человека, недоступную для людей посторонних. А я в этой ситуации был именно посторонним. Что ж, может быть, во всем этом и был какой‑то смысл, скрытый от меня, поэтому я не стал спорить с Лидой, убеждать ее в слепоте (или в прозрении – кто знает?), но про себя отметил, что к Сергею отношусь крайне отрицательно.