Если он захочет уйти — домой или еще куда — мы его держать не станем. Но пока он живет с нами, он член нашей семьи, ясно?
Гожо незаметно выдохнул. Если бы Ахилла решили сдать в психушку, он бы воспротивился. Хорошо, что отец решил все правильно.
Впрочем, отец всегда всё решал правильно. Потому он до сих пор и барон; цыгане слушаются вожака только до тех пор, пока его решения справедливы.
Сомнения, наконец, оставили Хохлому, и он пребывал в благостном расположении духа. Цыган не подвел, товар отгрузили, состав — на пути к заказчику, и скоро на его счету окажется очень кругленькая сумма. И если заказчик останется доволен, то, может, порекомендует его своим друзьям, тоже проживающим в субсидированных федералами дворцах в республике, вот уже несколько лет пребывающей в состоянии вооружённого мира. Только надо будет у Лекса узнать, кто — поставщик, а потом избавиться от цыгана — зачем ему лишнее звено? А, вообще, дело-то, похоже, выгодное — куда лучше антиквариата, которым он занимался до сих пор.
Настроение Хохломе испортил выпуск ночных новостей. Он помрачнел, переключил на другой канал, потом на следующий. Слушал, как падкие на сенсации репортеры превращают заурядное происшествие у «Авлоса» в громкое преступление и приглаживал гладко зачёсанную набок чёлку. Выполняющие самые разные поручения приближённые — все как один числились у Хохломы в охранниках галереи — хорошо знали, что это плохой знак, и держались подальше от наливающегося яростью начальника.
А вот Ломцу, выпущенному, наконец, из больницы, не повезло — он выбрал именно этот момент, чтобы показать в студии свою перевязанную голову.
— Значит, говоришь, спортсмены тебя отделали? — голос Хохломы звучал подозрительно мягко, тонкие пальцы художника поправили туго завязанный галстук.
— Они, — кивнул Ломец и с чувством добавил: — Уроды!
— И машину вашу тоже они забрали?
Ломец, не заметив опасности в спокойном голосе старшака, опрометчиво решил, что сможет-таки удачно свалить всю вину за случившееся на мифических дзюдоистов.
— Забрали, — уже более уверенно подтвердил он.
— И сколько их, говоришь, там было?
— Десяток, не меньше.
— А потом все десять в один «Хаммер» набились?
— Не видел. Они нас мордами на асфальт уложили.
— Да что ты мне тут гонишь?! — взорвался Хохлома, — Звезда эфира, мать твою! По всем каналам засветился!
Подскочив к Ломцу, он ударил его кулаком по лицу. Тот даже не пытался прикрыться. Бить старшак толком не умел — он ударял почему-то всегда левой рукой, хотя казалось, что правой ему было бы сподручнее, а пальцы складывал в кулак неловко, оставляя большой палец снаружи. Такой удар был призван не столько причинить боль провинившемуся, сколько позволить старшаку сорвать злость и показать подчинённому степень его недовольства.
Чуть поутихнув, Хохлома принялся возбужденно расхаживать по студии, не спеша поправляя несколько чёрных прядок, выбившихся из зализанной набок чёлки. Утихнувшие было вчера подозрения снова появились. Кому-то на руку, чтобы Хохлома оказался под пристальным вниманием органов. И вряд ли это случайность, что шумиха с псевдо — покушением на депутата началась сразу же после операции с оружием. Кто же заслал к нему цыгана? Кому так нужно их подставить?
— Кто вас отделал? Ну? — Хохлома остановился прямо над Ломцом, и тот весь сжался.
— Не знаю, босс, реально не знаю. Какой-то крутой кекс.
— Один?
— Один.
— Один? Троих отделал?
Ломец шмыгнул носом и повесил голову — ему было стыдно.
— А с машиной вашей что случилось?
— Босс, я ж, в натуре, не видел. |