Ноэлли опустила глаза и сидела, глядя прямо перед собой, на столик. Она молчала, и вид у нее был задумчивый.

Исраэль Кац с минуту изучал ее, а затем застенчиво сказал:

— Ноэлли, если вы хотите оставить ребенка и боитесь сделать это только потому, что у ребенка не будет отца… я готов жениться на вас и дать ему свое имя.

Она удивленно подняла голову.

— Я ведь уже сказала вам, что не хочу этого ребенка. Мне нужен аборт.

— Тогда, ради Бога, сделайте его! — закричал Исраэль.

Он понизил голос, заметив, что другие посетители кафе обращают на него внимание.

— Если вы и дальше собираетесь тянуть с абортом, ни один врач во Франции не станет возиться с вами. Неужели вы этого не понимаете? Если пропустите срок, можете умереть!

— Я понимаю, — тихо ответила Ноэлли. — Положим, я решила сохранить ребенка. Какую диету вы мне пропишете?

Совершенно сбитый с толку, он в волнении провел рукой по волосам.

— Побольше молока и фруктов и постное мясо.

В тот же вечер по дороге домой на ближайшем рынке Ноэлли купила два литра молока и большую коробку фруктов.

Через десять дней Ноэлли зашла в кабинет к мадам Роз, заявила ей, что беременна, и попросила отпуск.

— На сколько? — спросила мадам Роз, разглядывая фигуру Ноэлли.

— На шесть-семь недель.

Мадам Роз вздохнула.

— Ты уверена, что поступаешь правильно?

— Уверена, — ответила Ноэлли.

— Чем тебе помочь?

— Ничем.

— Ну что ж. Возвращайся, как только сможешь. Я попрошу кассира выдать тебе аванс в счет будущей зарплаты.

— Спасибо, мадам.

В течение следующего месяца Ноэлли практически не выходила из дому. Разве что в бакалейную лавку за продуктами. Голода она не чувствовала и ела в общем-то мало, однако в огромных количествах пила молоко и набивала желудок фруктами — для ребенка. Ноэлли не чувствовала себя одинокой. В ней было дитя, и она постоянно разговаривала с ним. Она интуитивно определила, что это мальчик, точно так же, как сразу догадалась, что беременна. Ноэлли назвала его Ларри.

— Я хочу, чтобы ты вырос большим и сильным, — говорила она, поглощая очередную порцию молока. — Я хочу, чтобы ты был здоровым… здоровым и сильным, когда тебе придется умирать.

Каждый день она часами лежала на кровати, обдумывая, как же лучше отомстить Ларри и его сыну. Она не признавала своим то, что росло у нее в животе. Это принадлежало ему, и она собиралась убить ненавистное существо. Оно было единственным, что он оставил ей, и она уничтожит его так же, как Ларри уничтожил ее.

Исраэль Кац ничего не понял в ней! Ее вовсе не интересовал бесформенный зародыш, лишенный ощущений. Она хотела, чтобы ларрино отродье почувствовало, что его ждет, чтобы оно страдало не меньше, чем она сама. Теперь подвенечное платье висело рядом с ее кроватью, всегда на виду — своеобразное олицетворение зла, вечное напоминание о его предательстве.

Сначала сын Ларри, а потом и он сам.

То и дело звонил телефон, но Ноэлли не вставала с кровати и как одержимая думала о своем. В конце концов звонки прекратились. Она была уверена, что звонил Исраэль Кац.

Однажды вечером кто-то начал колотить в дверь. Ноэлли продолжала лежать. Однако дубасивший не унимался. Пришлось подняться и открыть.

На пороге стоял Исраэль Кац, и лицо его выражало глубокое беспокойство.

— Боже мой, Ноэлли, я вам звонил несколько дней подряд.

Он посмотрел на ее разбухший живот.

— Я подумал, что вы сделали это где-нибудь в другом месте.