— Так, Андрюшка!

Войдя, доктор посмотрел на лежавшего на койке парня. Рыжего, со щербинкой в зубах, подростка лет четырнадцати. Круглое крестьянское лицо, серые глаза, чуть оттопыренные уши. Среднего росточка, худой… и чрезвычайно подвижный. Вот и сейчас без дела не сидел — строил из пальцев какие-то забавные фигуры… не всегда приличные. Завидев доктора, устыдился:

— Ой, Иван Палыч! Вы так тихонько вошли…

— Вижу — весел, — хмыкнув, Иван Палыч присел на край койки. — Давай-ка, задирай рубаху — пощупаю твой живот. Ага… хорошо, хорошо… Здесь не больно? Ага… Аглая говорила — жидкий стул последний раз позавчера был?

— Так, Иван Палыч! Почитай, полдня в будку бегал.

— А по дому, смотрю, не соскучился? Опять Аглае ночью дежурить мешал своим расспросами!

— Дак интересно же! — парнишка все же сконфузился. — Она мне про болезни рассказывала… И про школу…

— Про школу? — поднял глаза доктор. — А ты что же, сам-то в школу не ходишь?

Мальчишка развел руками:

— Да я походил годок. А потом дядюшка Игнат сказал — хватит. Ну, в поле помогать надо, и по дому… Усадьба-то у нас немаленькая! Чай, не голытьба, на паперти не христарадничаем!

Последние слова Андрюшка произнес с гордостью. Ну, еще бы! Отец с матерью у паренька померли еще давно, приютил двоюродный дядька, Игнат Устиныч Феклистов, как говорили на селе — «справный хозяин», получивший по Столыпинской реформе участок земли и сумевший на нем хозяйствовать. Конечно же, не один, всем семейством или, так сказать — большой патриархальной семьей. Еще у разорившихся соседей подкупили участки, сажали рожь, овес, коноплю со льном, разводили гусей и уток… Не такой, конечно, воротила, как Егор Матвеевич Субботин, но где-то рядом. Они с Субботиным, кстати, приходились друг другу какими-то дальними родственниками.

— Вот что, Андрюшка… Выписываю тебя домой!

— Как скажет, господин доктор. Так и мне и собираться уже?

— Давай, собирайся.

— Иван Палыч… Господин доктор… А можно, я сюда, в больничку, буду приходить помогать? — хлопнув ресницами, неожиданно попросил парень. — Ну, как девки помогают… Я дрова могу колоть! Снег во дворе чистить…

А вот, неплохо бы…

Доктор спрятал улыбку:

— А дядюшка-то отпустит?

— Отпустит, — махнул тот рукой. — Я что есть для него, что нету.

— Что ж, молодой человек… Врать не стану — помощь твоя весьма кстати.

— Так я ж завтра и прибегу!

— Давай…

Заодно и под врачебным контролем.

Все это — наколоть огромную кучу дров, натаскать воды в тяжелых неподъемных кадках — в деревнях считались делами семейными — девичьими, женскими. Мужики на подобную ерунду не отвлекались, в свободное (по сезону) время — занимались промыслами, отходничали или просто пили.

А тут — бесплатная помощь. Кстати, весьма кстати… и Аглае все не скучно.

Раненых (рядовых: Тереньтева, Ипатьева, Бибикова и их старшОго, ефрейтора Сергея Сергеича Лапикова) Иван Палыч выписал подчистую. Всех. Ну, можно уже было. Все лучше, чем вдруг да — тиф! Оно им надо? Тех, кто был из волости, местных — обещался навещать сам, остальным же выписал справки, да велел, чтоб по прибытию, отдали их своим земским врачам.

— Они за вами понаблюдают!

— Спасибо Иван Палыч! — наперебой благодарили раненые.

— Век вас не забудем!

— А, коли Якимку Гвоздикова встретим — морду набьем, — это уже обещался Ваня Бибиков, местный, из Заречья.