Люся кивнула и, не попрощавшись, вышла. Казаринов окинул Ростика взглядом, словно оценивал его как некую довольно странную машину, определял его пригодность к работе, поинтересовался:

    -  Как думаешь, они потом эти ружья сумеют перезаряжать? Ну, то есть набивать их новыми патронами?

    -  Не знаю. Не думаю, что на это у них хватит изобретательности. У нас же не получилось.

    -  То у нас. А у них от бедности на оружие… Знаешь, скудость и дефицит чего-то существенного заставляют иногда такие открытия и изобретения делать, только держись.

    Ростик улыбнулся, подумав, что помимо скудости нужно иметь еще много чего, чтобы изобретать хоть что-то.

    -  А Ким с Ладой улетели, - сказал вдруг Казаринов. - И эти, люди-выдры, которые всегда за тобой теперь шастают, тоже исчезли.

    -  Я их попросил, - высказался Ростик неопределенно. О том, что Батат ждет выдреныша, он решил пока не говорить.

    -  Правильно, а то с ними… - Казаринов еще раз окинул сложным взором Ростика. - Я на всякий случай попросил наших в касатках далеко не уплывать. Ведь ты, когда выздоровеешь, теперь в морского гиганта полезешь?

    -  Полезу. Значит, они вернулись из моря?

    -  Ты так трезвонил, что они решили, будто это их вызывают.

    -  И их тоже. - Неожиданно для себя он взъерепенился: - Слушай, Казаринов, ты бы приделал к этому подводному колоколу веревку подлиннее, а то Нырять за ней с края плота холодно. И неудобно.

    -  А зачем нырять? - удивился Казаринов. - Там же педаль такая есть, на нее ногой наступаешь, раскачиваешь, колокол и начинает звонить. - Он еще раз смерил Ростика взглядом, уже скептическим. - Может, воевать у тебя и получается, Гринев, но в остальном соображаешь ты не очень… - Он поднялся. - Ладно, пойду я, раз тебе ничего не нужно.

    Ростик кивнул и закрыл глаза, смеясь про себя, смеясь над собой. Он и забыл, что имеет дело с инженером, которому все на свете нужно было усовершенствовать… чтобы не нырять в ледяную воду.

    5

    Море было желтым, как латунь. Как в одном романе Ремарка, правда, там речь шла о небе, но о Полдневном небе лучше было не вспоминать. Море было лучше, и оно плескалось под ногами, не считая ниже своего достоинства облизывать Ростиковы подошвы, хотя он знал, что это - нарочито.

    Он стоял и ждал. Василиса, давняя подружка, стояла сзади и тоже ждала, только без особого энтузиазма. Ей все это не нравилось, она понимала, что Ростик задумал.

    А он думал совсем не о том, о чем полагала Василиса, он просто хотел есть, еще спать, но это была почти привычная надобность, как у каждого солдата, и, конечно, его качало от слабости. Он даже не понимал, как проплывет те несколько десятков метров, на которые к берегу подойдет касатка. И как она его в таком состоянии примет.

    Касатки резвились. Складывалось впечатление, что они терлись друг о друга прощаясь. А еще вернее, они прощались со свободой. Каждой из них было понятно: когда придет Гринев, будет не до игрищ. Наконец одна из них выползла из тесного клубка почти любовных объятий, насколько это было доступно этим живым торпедам, и направилась к берегу. Ростик разделся, решил померзнуть, потому что не знал, к чему предстоит готовиться. Вася хлопнула его по плечу, но ничего не сказала, уже понимала девушка, что он не принадлежит этому миру обычных человеческих, или квазичеловеческих, в любом случае - житейских отношений.

    Касатка подошла к берегу очень близко, даже брюхом слегка села на песок, поерзала на нем, потом развернулась в сторону большой воды.