— А ты высмаркивайся чаще. За какие грехи загорал?

— Не понял? На мне росписи вроде как не наблюдается?

— Не наблюдается. Но рефлексы и семантика речи выдают.

— Чего сказал?

— Да ладно, сплюнь и разотри. Так за что чалился?

Местный осклабился:

— По пьяни не в то отверстие сунул. Ночью показалось — ЛЮБОВ. А утром ЛЮБОВ с участковым растолкала. Оказалось, что показалось.

— Нехорошая статья, — покачал головой Барон.

— А по хорошей я позапрошлый раз ходил.

— Кучеряво живешь.

— Живем — гудрон жуём. Так чё насчет рубля? Пиво без водки, что хрен без молодки. Кстати, если молодка требуется, могу раздобыть. «Нет охочей до яиц наших галичских девиц».

— Как тебя кличут, добытчик?

— Для своих Пичугой прозываюсь. Для приезжих — Павел Тимофеевич.

— Предлагаю встречный, Павел Тимофеевич, вариант: я даю тебе рупь, а ты за это перестаешь заслонять мне солнце.

Местный набычился:

— Не уважаешь, то исть? Брезгуешь? Нехорошо.

— Ну извини. С некоторых пор взял за правило: заочно не уважать.

— А заочно — это в какой стороне?

— Коли в самом деле интересно, посмотри в Большой советской энциклопедии. На букву «зэ».

— Я гляжу, борзый ты хлопец, ленинградец?

— Так ведь в нашей жизни по-иному некомфортно, нет?

— Тоже верно. Ладно, гони рупь за вход — и расходимся как в море корабли.

Барон вынул из внутреннего кармана портмоне, достал рубль и протянул Пичуге.

Естественно, в иной ситуации он влегкую мог показать докучливому аборигену зубы. Но лишние хлопоты в нынешнем транзитном статусе представлялись нежелательными.

— Премного благодарны.

— Мой тебе совет, Павел Тимофеевич: в следующий раз, когда ЛЮБОВ покажется, перекрестись сперва.

— Пробовал. Не помогает, — усмехнулся местный и все с той же развальцей направился обратно к столику, затянув глумливо:

«Тьфу, пакость!» — исподлобья блеснул глазами Барон и вполголоса выругался по матери.

Вот они, нюансы существования на полулегальном положении: в иной ситуации он бы этот рубль галичскому птенчику в глотку, под самый кадык затолкал. Но сейчас останавливала просчитываемая на раз-два вероятность загреметь за драку в местную ментовку. Оно, конечно, не впервой, отбрехался бы. Да только греющая карман без малого тысяча рублей в крупных купюрах могла вызвать у мусоров законные вопросы об источнике происхождения.

«И ведь какую песню испоганил, чертила! — снова ругнулся Барон. — Словно нарочно. Все былое отпускное настроение — коту под хвост».

И вновь навеянные теперь уже песней воспоминания встали у него перед глазами.

Все то же озеро. Тот же берег.

Вечерний костер. Пущенный по кругу котелок с травяным настоем.

Спокойная усталость.

И негромкое пение Митяя под аккомпанемент гармошки и на мотив с детства любимой Юркиной «Там вдали, за рекой»:

Ленинградская область, апрель 1942 года

Неумелое владение трофейным инструментом с лихвой компенсировалось задушевным, до комка в горле, исполнением. Партизаны молча слушали, не решаясь подпевать. Сидящая рядом с Юркой Анфиса украдкой смахивала слезинки.

— Хороша песня, да сухое горло дерет!

К костерку подгреб Битюг и беспардонно вклинился меж сидящих. От него ощутимо несло перегаром, и в следующую секунду сделалось понятно отчего: жестом фокусника Битюг вытащил из-за пазухи литровую, примерно на четверть опустошенную бутыль и обвел народ торжествующим взглядом.