В результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий удалось установить, что налет совершила подростковая банда, возглавляемая 14-летним Гейдаром Равиловым. В дальнейшем выяснится, что на счету банды десятки ограблений и краж.

Непраздничным вечером восьмого марта, в результате милицейской спецоперации, участники банды были окружены и заблокированы в подвале одного из домов в районе Сенной площади. В ходе завязавшейся перестрелки четверых подростков застрелили, одного, тяжелораненого, удалось задержать, но вот сам Равилов умудрился скрыться. При осмотре подвала были обнаружены продукты питания, предметы одежды, крупные денежные суммы, несколько сотен поддельных продовольственных карточек, а также найден труп мужчины 35–40 лет, с признаками насильственной смерти, наступившей около двух недель назад. Идентифицировать покойника не представилось возможным.

Вот такая прилетела мне из города на Неве невеселого содержания справочка. Из которой следовало, что в общих чертах былой рассказ Юрки вроде как подтверждается. Вот только в свете вскрывшихся отныне фактов из его дальнейшей уголовной биографии червь сомнения невольно взялся меня подгрызать.

Что если в мае 1942-го Юра рассказал мне не всю, а лишь часть правды? Да и ту существенно подрихтовал в свою пользу, не то и вовсе перевернул с ног на голову? В частности, парень уверял меня, что знакомство с Равиловым носило случайный, шапочный характер. Правда, признался, что догадывался об участии знакомца в каких-то темных делишках, но какого рода те были, якобы не в курсе.

А если Юрка все-таки лгал? Что, если и он сам являлся одним из участников этой банды? Поверить в такое трудно, почти невозможно. Ну да мало ли сыскивалось примеров, когда в жутких, невыносимых условиях блокады люди, даже самые неплохие, деградировали и под грузом испытаний теряли человеческий облик. Опять же, откуда на самом деле взялись те самые ювелирные ценности, коими Юрка расплатился с Самариным, чтобы тот согласился вывезти Ольгу Алексееву из Ленинграда, выдав девочку за свою накануне скончавшуюся дочь? Да, сам факт такой сделки имел место. Эти признания я выколотил из Самарина в Перми, в 1952 году. Но действительно ли то были фамильные ценности Алексеевых-Кашубских, завещанные внукам умирающей Ядвигой Станиславовной? А ну как вся эта ювелирка есть не что иное, как часть воровской доли малолетнего налетчика? А если допустить подобную версию, тогда и роковой Юркин выстрел можно трактовать отнюдь не как отчаянный акт мести, а как банальный страх за шкуру — собственную и своего удачливого атамана Равилова.

Неужели в момент нашей последней встречи я слишком опрометчиво и беспечно поверил в искренность исповеди парня? Упустил нить беседы, не дожал, не озаботился прокачать на детали и нестыковки. Неужто четырнадцатилетний паренек умудрился переиграть меня, к тому времени такого опытного и матерого, как мне казалось, волчару? Или в данном случае я все-таки сгущаю и без того густые краски? Неоднократно в этой жизни обжегшись на молоке, дую теперь на воду?..

Май 1942-го… Вот уж поневоле уверуешь в Господа и в архангелов его.

Тогда, полностью лишившись своей разведгруппы, чудом уцелев сам, оставшись без связи, без карты, без продуктов и всего с двумя патронами в стволе, я три дня блуждал по окрестным лесам и болотам, отыскивая стоянку партизанского отряда имени товарища Сталина. Блуждал, хотя и прекрасно отдавал себе отчет, что к тому времени отряд запросто мог сняться и перебазироваться на новое место.

В какой-то момент я дошел до той степени отчаяния, когда всерьез начал подумывать о том, чтобы клочок бумаги с разведданными проглотить (спичек, чтобы сжечь, тоже не было), а один из двух патронов заслать в собственную башку.

И какие такие высшие, неведомые нашему пониманию силы подначили меня свернуть на очередной развилке лесных троп на северо-запад, а не на северо-восток? Притом что мне уже было абсолютно безразлично куда.