— А что, и такое случается?

— От пораженцев и дезертиров в своих рядах пока Бог миловал. Тьфу-тьфу-тьфу. Но любители помародерствовать попадались. Сколько у нас, Михалыч, в общей сложности виновных в грабежах перед судом партизанской чести представало?

— Шесть человек.

— Во-от. Только, надеюсь, Владимир Николаевич, эта информация?..

— Само собой.

— Вот и добре. Ладно, вижу, вам, старым знакомцам, пообщаться промеж собой не терпится. Так что пойду, до Катюши добреду. Заодно распоряжусь, чтобы вам повечерять сообразили. Может, даже немного ухи осталось — Анфиска у нас баба прижимистая, экономная.

— Как-как вы сказали? Ухи? Богато живете.

— Это Васька с Митяем с утреца рыбки наловили, — пояснил Хромов. — Ушица получилась высший сорт. Жаль, без соли. Никогда бы раньше не подумал, что добыть соль на порядок сложнее, чем добыть «языка».

— Ладно, Михалыч, не нуди. Помнишь, как до войны в газетах писали? Соль — белая смерть. Все, товарищи, оставляю вас.

Едва дождавшись ухода командира, Кудрявцев и Хромов порывисто шагнули навстречу друг другу и какое-то время не могли вымолвить ни слова.

— Ну, здорова, чертяка везучий! — первым подал голос Михалыч.

— Здравствуй, чертяка пропащий!

— Это еще большой вопрос, кто из нас двоих более пропащий.

— Точно так же, как и кто из нас — более везучий!

И они крепко, по-мужски, обнялись.

— …У нас ведь там, в Боровичах, штаб 177-й стрелковой дивизии в полном составе располагался.

— Как же, наслышаны. Дивизия геройская. Кабы не эти ребята, боюсь, блокада могла начаться месяцем раньше.

— Дивизия — да, знаменитая, — подтвердил Кудрявцев. — Но с началом войны пришлось срочно заниматься ее доукомплектованием. Причем в условиях абсолютного хаоса и неразберихи полнейшей. Ну да не мне тебе рассказывать. Думаю, в Ленинграде в те дни то же самое творилось?

— Если и не то же — где-то близко к тому.

— А самая большая сложность заключалась в невозможности доподлинно установить личность военнослужащего. Новые красноармейские книжки, если помнишь, их только в начале октября ввели. А до того момента реально удостоверить личность красноармейца, по сути, мог либо его непосредственный командир, либо его сослуживцы. А учитывая, что выходящие из окружения группы состояли из военнослужащих самых разных частей, совсем беда.

— Догадываюсь. То есть ты, Володя, в первые месяцы при особом отделе состоял?

— Вплоть до 24 августа. А двадцать пятого меня отозвали в Ленинград и уже через три дня направили прямиком в школу 4-го отдела, что в Лисьем Носу.

— Это которая командиров разведывательно-диверсионных групп готовила? — уточнил Хромов.

— Она самая. В январе наш ускоренный выпуск перебросили в Невскую Дубровку для дополнительной, приближенной к боевой, подготовки. А через месяц, уже в Ленинграде, мне поручили формирование группы.

— Понятно. Ну а я, как в октябре с партизанами захороводился, так с тех пор и кочую. По лесам да по полям. Аки тот цы́ган, токма без лошади.

— И как она, цыганская жизнь?

— Дык, почти по Пушкину, — усмехнулся Хромов и, озорно блеснув глазами, взялся декламировать:

— Все ровно так, Володя, и есть. В строгом соответствии с текстом товарища классика. Разве что с Земфирами — засада полная. Правда, есть тут у нас в отряде одна дивчина. Ух и гарная! Кровь с молоком, здесь — полная пазуха. Да только староват я для нее.