|
. – А что ж ты не спросишь бабушку, отчего она ничего не подарила? Марфенька зажала ей рот поцелуем. – Бабушка, любите меня всегда, коли хотите, чтоб я была счастлива… – Любовь – любовью, а вот тебе мой всегдашний подарок! – говорила она, крестя ее. – А вот и еще, чтоб ты этого моего креста и после меня не забывала… Она полезла в карман. – Бабушка! Да ведь вы мне два платья подарили!.. А кто это зелени и цветов повесил!.. – Все твой жених, с Полиной Карповной, вчера прислали… от тебя таили… Сегодня Василиса с Пашуткой убирали на заре… А платья – твое приданое; будет и еще не два. Вот тебе… Она вынула футлярчик, достала оттуда золотой крест, с четырьмя крупными брильянтами, и надела ей на шею, потом простой гладкий браслет с надписью: «От бабушки внучке», год и число. Марфенька припала к руке бабушки и чуть было не расплакалась опять. – Все, что у бабушки есть – а у ней кое-что есть – все поровну разделю вам с Верочкой! Одевайся же скорей! – Какая вы нынче красавица, бабушка! Братец правду говорит, Тит Никоныч непременно влюбится в вас… – Полно тебе, болтунья! – полусердито сказала бабушка. Поди к Верочке и узнай, что она? Чтобы к обедни не опоздала с нами! Я бы сама зашла к ней, да боюсь подниматься на лестницу… – Я сейчас, сейчас… – сказала Марфенька, торопясь одеваться. II Вера через полчаса после своего обморока очнулась и поглядела вокруг. Ей освежил лицо холодный воздух из отворенного окна. Она привстала, озираясь кругом, потом поднялась, заперла окно, дошла, шатаясь, до постели и скорее упала, нежели легла на нее, и оставалась неподвижною, покрывшись брошенным туда ею накануне большим платком. Обессиленная, она впала в тяжкий сон. Истомленный организм онемел на время, помимо ее сознания и воли. Коса у ней упала с головы и рассыпалась по подушке. Она была бледна и спала, как мертвая. Часа через три шум на дворе, людские голоса, стук колес и благовест вывели ее из летаргии. Она открыла глаза, посмотрела кругом, послушала шум, пришла на минуту в сознание, потом вдруг опять закрыла глаза и предалась снова или сну, или муке. В это время кто-то легонько постучался к ней в комнату. Она не двигалась. Потом сильнее постучались. Она услыхала и встала вдруг с постели, взглянула в зеркало и испугалась самой себя. Она быстро обвила косу около руки, свернула ее в кольцо, закрепила кое-как черной большой булавкой на голове и накинула на плечи платок. Мимоходом подняла с полу назначенный для Марфеньки букет и положила на стол. Стук повторился вместе с легким царапаньем у двери. – Сейчас! – сказала она и отворила дверь. Влетела Марфенька, сияя, как радуга, и красотой, и нарядом, и весельем. Она взглянула и вдруг остановилась. – Что с тобой, Верочка? – спросила она, – ты нездорова!.. Веселье слетело с лица у ней, уступив место испугу. Да, не совсем… – слабо отвечала Вера, – ну, поздравляю тебя… Они поцеловались. – Какая ты хорошенькая, нарядная! – говорила Вера, стараясь улыбнуться. Но улыбка не являлась. Губами она сделала движение, а глаза не улыбались. Приветствию противоречил почти неподвижный взгляд, без лучей, как у мертвой, которой не успели закрыть глаз. Вера, чувствуя, что не одолеет себя, поспешила взять букет и подала ей. – Какой роскошный букет! – сказала Марфенька, тая от восторга и нюхая цветы. – А что же это такое? – вдруг прибавила она, чувствуя под букетом в руке что-то твердое. Это был изящный porte-bouquet, убранный жемчугом, с ее шифром. – Ах, Верочка, и ты, и ты!.. Что это, как вы все меня любите!.. – говорила она, собираясь опять заплакать, – и я ведь вас всех люблю… как люблю, господи!. |
