|
Рука из-за подушки подала ей питье. – Что бабушка? – спросила она, открыв глаза, и опять закрыла их. – Наташа, где ты? поди сюда, что ты все прячешься? Ответа не было. Она глубоко вздохнула и опять стала дремать. – Бабушка нейдет! Бабушка не любит! – шептала она с тоской, отрезвившись на минуту от сна. – Бабушка не простит! – Бабушка пришла! Бабушка любит! Бабушка простила! – произнес голос над ее головой. Вера вскочила с постели и бросилась к Татьяне Марковне. – Бабушка! – закричала она и спрятала голову у ней на груди, почти в обмороке. Татьяна Марковна положила ее на постель и прилегла своей головой рядом с этими темными, густыми волосами, разбросанными по бледному, прекрасному, измученному лицу. Вера, очнувшись на груди этой своей матери, в потоках слез, без слов, в судорогах рыданий, изливала свою исповедь, раскаяние, горе, всю вдруг прорвавшуюся силу страданий. Бабушка молча слушала рыдания и платком отирала ее слезы, не мешая плакать и только прижимая ее голову к своей груди и осыпая поцелуями. – Не ласкайте, бабушка… бросьте меня… не стою я… отдайте вашу любовь и ласки сестре… Бабушка в ответ крепче прижала ее к груди. – Сестре не нужны больше мои ласки, а мне нужна твоя любовь – не покидай меня, Вера, не чуждайся меня больше, я сирота! – сказала она и сама заплакала. Вера сжала ее всей своей силой. – Мать моя, простите меня… – шептала она. Бабушка поцелуем зажала ей рот. – Молчи, ни слова – никогда! – Я не слушала вас… Бог покарал меня за вас… – Что ты говоришь, Вера? – вдруг в ужасе бледнея, остановила ее Татьяна Марковна и опять стала похожа на дикую старуху, которая бродила по лесу и по оврагам. – Да, я думала, что одной своей воли и ума довольно на всю жизнь, что я умнее всех вас… Татьяна Марковна вздохнула свободно. Ее, по-видимому, встревожила какая-то другая мысль или предположение. – Ты и умнее меня, и больше училась, – сказала она, – тебе бог дал много остроты – но ты не опытнее бабушки… «Теперь… и опытнее!» – подумала Вера и припала лицом к ее плечу. – Возьмите меня отсюда, Веры нет. Я буду вашей Марфенькой… – шептала она. – Я хочу вон из этого старого дома, туда, к вам. Бабушка молча ласкала ее. Обе головы покоились рядом, и ни Вера, ни бабушка не сказали больше ни слова. Они тесно прижались друг к другу и к утру заснули в объятиях одна другой. IX Вера встала утром без жара и озноба, только была бледна и утомлена. Она выплакала болезнь на груди бабушки. Доктор сказал, что ничего больше и не будет, но не велел выходить несколько дней из комнаты. Все пришло в прежний порядок. Именины Веры, по ее желанию, прошли незаметно. Ни Марфенька, ни Викентьевы не приехали с той стороны. К ним послан был нарочный сказать, что Вера Васильевна не так здорова и не выходит из комнаты. Тушин прислал почтительную записку с поздравлением и просил позволения побывать. Ему отвечали: «Погодите, я еще нездорова». Приезжавшим из города всем отказывали, под предлогом болезни именинницы. Только горничные, несмотря ни на что, разрядились в свои разноцветные платья и ленты и намазались гвоздичной помадой, да кучера и лакеи опять напились пьяны. Вера и бабушка стали в какое-то новое положение одна к другой. Бабушка не казнила Веру никаким притворным снисхождением, хотя очевидно не принимала так легко решительный опыт в жизни женщины, как Райский, и еще менее обнаруживала то безусловное презрение, каким клеймит эту «ошибку», «несчастье» или, пожалуй, «падение» старый, въевшийся в людские понятия ригоризм, не разбирающий даже строго причин «падения». |
