|
– Bonjour, bonjour! – отвечал он, кивая всем. – Я не обедаю с вами, не беспокойтесь, ne vous derangez pas , – говорил он, когда ему предлагали сесть. – Я за городом сегодня. – Помилуй, Nicolas, за городом! – сказала Анна Васильевна. – Ведь там еще не растаяло… Или давно ревматизм не мучил? Пахотин пожал плечами. – Что делать! Ce que femme veux! Dieu le veut! Вчера la petite Nini заказала Виктору обед на ферме: «Хочу, говорит, подышать свежим воздухом…» Вот и я хочу!.. – Пожалуйста, пожалуйста! – замахала рукой Надежда Васильевна,поберегите подробно-сти для этой petite Nini . – Вы напрасно рискуете. – сказал Аянов, – я в теплом пальто озяб. – Э! mon cher Иван Иванович: а если б вы шубу надели, так и не озябли бы!.. – Parti de plaisir за городом – в шубах! – сказал Райский. – За городом! Ты уже представляешь себе, с понятием «за городом», – и зелень, и ручьи, и пастушков, а может быть, и пастушку… Ты артист! А ты представь себе загородное удоволь-ствие без зелени, без цветов… – Без тепла, без воды… – перебил Райский. – И только с воздухом… А воздухом можно дышать и в комнате. Итак, я еду в шубе… Надену кстати бархатную ермолку под шляпу, потому что вчера и сегодня чувствую шум в голо-ве: все слышится, будто колокола звонят; вчера в клубе около меня по-немецки болтают, а мне кажется, грызут грецкие орехи… А все же поеду. О женщины! – Это тоже – Дон-Жуан? – спросил тихонько Аянов у Райского. – Да, в своем роде. Повторяю тебе, Дон-Жуаны, как Дон-Кихоты, разнообразны до беско-нечности. У этого погасло артистическое, тонкое чувство поклонения красоте. Он поклоняется грубо, чувственно… – Ну, брат, какую ты метафизику устроил из красоты! – Женщины, – продолжал Пахотин, – теперь только и находят развлечение с людьми наших лет. (Он никогда не называл себя стариком.) И как они любезны: например. Pauline сказа-ла мне… – Пожалуйста, пожалуйста! – заговорила с нетерпением Надежда Васильевна. – Уезжайте, если не хотите обедать… – Ах, ma soeur! два слова, – обратился он к старшей сестре и, нагнувшись, тихо, с умоля-ющим видом, что-то говорил ей. – Опять! – с холодным изумлением перебила Надежда Васильевна. – Нету! – упрямо сказа-ла потом. – Quinze cents! – умолял он. – Нету, нету, mon frere : к святой неделе вы получили три тысячи, и уж нет. Это ни на что не похоже… – Eh bien, mille roubles! Графу отдать: я у него на той неделе занял: совестно в глаза смот-реть. – Нету и нету: а на меня вам не совестно смотреть? Он отошел от нее и в раздумье пожевал губами. – Вам сказывали люди, папа, что граф се-годня заезжал к вам? – спросила Софья, услыхав имя графа. – Да: жаль, что не застал. Я завтра буду у него. – Он завтра рано уезжает в Царское Село. – Он сказал? – Да, он заходил сюда. Он говорит, что ему нужно бы видеть вас, дело какое-то… Пахотин опять пожевал губами. – Знаю, знаю, зачем! – вдруг догадался он. – бумаги разбирать – merci , а к святой опять обошел меня, а Илье дали! Qu'il aille se promener! Ты не была в Летнем саду? – спросил он у до-чери. – Виноват, я не поспел… – Нет. я завтра поеду с Catherine: она обещала заехать за мной. Он поцеловал дочь в лоб и уехал. Обед кончился; Аянов и старухи уселись за карты. – Ну, Иван Иваныч, не сердитесь, – сказала Анна Васильевна, – если опять забуду да свою трефовую даму побью. |
