Фонари горят как бельма,

         Липкий смрад навис кругом,

         За рубашку ветер-шельма

         Лезет острым холодком.

         Пьяный чуйка обнял нежно

         Мокрый столб – и голосит.

         Бесконечно, безнадежно

         Кислый дождик моросит…

         Поливает стены, крыши,

         Землю, дрожки, лошадей.

         Из ночной пивной всё лише

         Граммофон хрипит, злодей.

         «Па-ца-луем дай забвенье!»

         Прямо за сердце берет.

         На панели тоже пенье:

         Проститутку дворник бьет.

         Брань и звуки заушений…

         И на них из всех дверей

         Побежали светотени

         Жадных к зрелищу зверей.

         Смех, советы, прибаутки,

         Хлипкий плач, свистки и вой

         Мчится к бедной проститутке

         Постовой городовой.

         Увели… Темно и тихо.

         Лишь в ночной пивной вдали

         Граммофон выводит лихо:

         «Муки сердца утоли!»

    <1910>

На открытии выставки

         Дамы в шляпках «кэк-уоках».

         Холодок публичных глаз,

         Лица в складках и отеках,

         Трены, перья, ленты, газ.

         В незначительных намеках —

         Штемпеля готовых фраз.

         Кисло-сладкие мужчины,

         Знаменитости без лиц,

         Строят знающие мины,

         С видом слушающих птиц

         Шевелюры клонят ниц

         И исследуют причины.

         На стенах упорный труд —

         Вдохновенье и бездарность…

         Пусть же мудрый и верблюд

         Совершают строгий суд:

         Отрицанье, благодарность

         Или звонкий словоблуд…

         Умирающий больной.