Конторщик Кузькин бесконечно рад:

         Орлов на лестнице сказал его невесте,

         Что Кузькин как товарищ – хам и гад,

         А как мужчина – жаба и кастрат…

         Ах, может быть, Орлов лишится места!

         В соседнем отделении содом:

         Три таксировщика, увлекшись чехардою,

         Бодают пол. Четвертый же, с трудом

         Соблазн преодолев, с досадой и стыдом

         Им укоризненно кивает бородою.

         Но в коридоре тьма и тишина.

         Под вешалкой таинственная пара —

         Он руки растопырил, а она

         Щемящим голосом взывает: «Я жена…

         И муж не вынесет подобного удара!»

         По лестницам красавицы снуют,

         Пышнее и вульгарнее гортензий.

         Их сослуживцы «фаворитками» зовут —

         Они не трудятся, не сеют – только жнут.

         Любимицы Начальника Претензий…

         В буфете чавкают, жуют, сосут, мычат.

         Берут пирожные в надежде на прибавку.

         Капуста и табак смесились в едкий чад.

         Конторщицы ругают шоколад

         И бюст буфетчицы, дрожащий на прилавке…

         Второй этаж. Дубовый кабинет.

         Гигантский стол. Начальник Службы Сборов,

         Поймав двух мух, покуда дела нет,

         Пытается определить на свет,

         Какого пола жертвы острых взоров.

         Внизу в прихожей бывший гимназист

         Стоит перед швейцаром без фуражки.

         Швейцар откормлен, груб и неречист:

         «Ведь грамотный, поди, не трубочист!

         «Нет мест» – вон на стекле висит бумажка».

    <1909>

Окраина Петербурга

         Время года неизвестно.

         Мгла клубится пеленой.

         С неба падает отвесно

         Мелкий бисер водяной.