Боясь, что кого-нибудь плюхну,

         Я бегал тихонько на кухню

         И плакал за вьюшкою грязной

         Над жизнью своей безобразной.

    <1910>

Обстановочка

         Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом.

         Жена на локоны взяла последний рубль.

         Супруг, убитый лавочкой и флюсом,

         Подсчитывает месячную убыль.

         Кряхтят на счетах жалкие копейки:

         Покупка зонтика и дров пробила брешь,

         А розовый капот из бумазейки

         Бросает в пот склонившуюся плешь.

         Над самой головой насвистывает чижик

         (Хоть птичка Божия не кушала с утра).

         На блюдце киснет одинокий рыжик,

         Но водка выпита до капельки вчера.

         Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,

         В наплыве счастия полуоткрывши рот,

         И кошка, мрачному предавшись пессимизму,

         Трагичным голосом взволнованно орет.

         Безбровая сестра в облезшей кацавейке

         Насилует простуженный рояль,

         А за стеной жиличка-белошвейка

         Поет романс: «Пойми мою печаль!»

         Как не понять?! В столовой тараканы,

         Оставя черствый хлеб, задумались слегка,

         В буфете дребезжат сочувственно стаканы,

         И сырость капает слезами с потолка.

    <1909>

Служба сборов

         Начальник Акцептации сердит:

         Нашел просчет в копейку у Орлова.

         Орлов уныло бровью шевелит

         И про себя бранится: «Ишь, бандит!»

         Но из себя не выпустит ни слова.

         Вокруг сухой, костлявый, дробный треск —

         Как пальцы мертвецов, бряцают счеты.

         Начальнической плеши строгий блеск

         С бычачьим лбом сливается в гротеск, —

         Но у Орлова любоваться нет охоты.