|
– Маменька, слава богу, здорова, кланяется вам, и тётушка Марья Павловна тоже, – сказал робко Александр Федорыч. – Тётушка поручила мне обнять вас… – Он встал и подошёл к дяде, чтоб поцеловать его в щёку, или в голову, или в плечо, или, наконец, во что удастся. – Тётушке твоей пора бы с летами быть умнее, а она, я вижу, всё такая же дура, как была двадцать лет тому назад… Озадаченный Александр задом воротился на своё место. – Вы получили, дядюшка, письмо?.. – сказал он. – Да, получил. – Василий Тихоныч Заезжалов, – начал Александр Федорыч, – убедительно просит вас справиться и похлопотать о его деле… – Да, он пишет ко мне… У вас ещё не перевелись такие ослы? Александр не знал, что и подумать – так его сразили эти отзывы. – Извините, дядюшка… – начал он почти с трепетом. – Что? – Извините, что я не приехал прямо к вам, а остановился в конторе дилижансов… Я не знал вашей квартиры… – В чём тут извиняться? Ты очень хорошо сделал. Матушка твоя бот знает что выдумала. Как бы ты ко мне приехал, не знавши, можно ли у меня остановиться, или нет? Квартира у меня, как видишь, холостая, для одного: зала, гостиная, столовая, кабинет, ещё рабочий кабинет, гар-деробная да туалетная – лишней комнаты нет. Я бы стеснил тебя, а ты меня… А я нашёл для те-бя здесь же в доме квартиру… – Ах, дядюшка! – сказан Александр, – как мне благодарить вас за эту заботливость? И он опять вскочил с места с намерением словом и делом доказать свою признательность. – Тише, тише, не трогай! – заговорил дядя, – бритвы преострые, того и гляди обрежешься сам и меня обрежешь. Александр увидел, что ему, несмотря на все усилия, не удастся в тот день ни разу обнять и прижать к груди обожаемого дядю, и отложил это намерение до другою раза. – Комната превеселенькая, – начал Пётр Иваныч, окнами немного в стену приходится, да ведь ты не станешь всё у окна сидеть; если дома, так займёшься чем-нибудь, а в окна зевать не-когда. И недорога – сорок рублей в месяц. Для человека есть передняя. Надо приучаться тебе с самого начала жить одному, без няньки; завести своё маленькое хозяйство, то есть иметь дома свой стол, чай, словом свой угол, – un chez soi, как говорят французы. Там ты можешь свободно принимать кого хочешь… Впрочем, когда я дома обедаю, то милости прошу и тебя, а в другие дни – здесь молодые люди обыкновенно обедают в трактире, но я советую тебе посылать за сво-им обедом: дома и покойнее и не рискуешь столкнуться бог знает с кем. Так ли? – Я, дядюшка, очень благодарен… – Что за благодарность? ведь ты мне родня? я исполняю свой долг. Ну, я теперь оденусь и поеду; у меня и служба и завод… – Я не знал, дядюшка, что у вас есть завод. – Стеклянный и фарфоровый; впрочем, я не един: нас трое компанионов. – Хорошо идёт? – Да, порядочно; сбываем больше во внутренние губернии на ярмарки. Последние два года – хоть куда! Если б ещё этак лет пять, так и того… Один компанион, правда, не очень надёжен – всё мотает, да я умею держать его в руках. Ну, до свидания. Ты теперь посмотри город, пофля-нируй, пообедай где-нибудь, а вечером приходи ко мне пить чай, я дома буду, – тогда погово-рим. Эй, Василий! ты покажешь им комнату и поможешь там устроиться. «Так вот как здесь, в Петербурге… – думал Александр, сидя в новом свеем жилище, – если родной дядя так, что ж прочие?..» Молодой Адуев ходил взад и вперёд по комнате в сильной задумчивости, а Евсей говорил сам с собою, убирая комнату: «Что это за житьё здесь, – ворчал он, – у Петра Иваныча кухня-то, слышь, раз в месяц то-пится, люди-то у чужих обедают… Эко, господи! ну, народец! нечего сказать, а ещё петербург-ские называются! У нас и собака каждая из своей плошки лакает». |
