Он поднес к лицу руку и, вцепившись зубами в мякоть у большого пальца, завыл. Глаза тут же наполнились слезами.

Ирма не должна умереть. Не должна.

Никогда. Он не позволит этому случиться.

– Сегодня мне нельзя далеко уходить, – сказала Ирма, когда они встретились рядом с детской площадкой. – К нам приедут гости. Давай просто посидим на лавочке?

Саша молча кивнул.

После ночного кошмара его не отпускало какое-то вязкое чувство глухой безнадеги. Будто он медленно, но неуклонно сползал в пропасть, откуда тянуло могильным холодом. Ничего не помогало, никакие альпинистские приспособления! И миллиметр за миллиметром он погружался в ущелье, все глубже и глубже.

– Мы должны что-то сделать, – наконец подал он голос. – Почему ты должна умереть вместо того, кто должен? Ведь это неправильно! Это ваша родственница больная, а не ты! Почему вместо нее должна страдать ты?

Ирма развела руки в стороны, и на ее лице появилась жалкая улыбка:

– Я не знаю. Но, наверное, так хочет бог.

Ковалев сердито засопел:

– Пусть этот бог усыновляет себе дочку и забирает ее сердце.

– Не усыновляет, а удочеряет, – поправила его девочка.

– Фиг с ним.

Ирма посмотрела на свои аккуратно подстриженные ногти:

– Знаешь, у меня такое чувство, что меня специально удочерили. Для этой операции.

– А твои приемные родители не боятся? Ведь когда все узнают, их посадят в тюрьму!

– Не посадят.

Саше сделалось жарко, в висках снова начало покалывать. От такой несправедливости его распирало от возмущения и буквально скручивало в узел.

– Но почему?!

– Мама утопит меня в ванне. А потом их знакомый врач сделает операцию, и мое сердце поставят той самой тете с больным сердцем. Все подумают, что я просто утонула. Да и кто будет меня искать? Разве что ты. Слушай, а может, это все-таки хорошо, Саша? Ведь неспроста говорят «все к лучшему». Я дам жизнь другому человеку!

– Это неправильно. – Ковалев упрямо покачал головой.

– Саша, мне очень приятно, что ты так волнуешься за меня. Но…

– Что «но»?

– Я должна тебе сказать очень плохую вещь.

Он сгорбился, невидяще глядя перед собой. Что же может быть хуже?! Ирмы скоро не будет с ним. Что еще такого ужасного она собирается ему сообщить?!

– Говори, – выдавил он.

– Я не только себя не вижу в будущем.

– То есть?

– Нас обоих не будет в будущем.

Саша обхватил виски руками, пытаясь унять ноющую боль.

– Что это значит?

– Когда меня не станет, ты начнешь меня искать. Ты придешь ко мне домой, и мой папа задушит тебя ремнем.

Ирма произнесла это таким обыденным тоном, как если бы сообщала ему о том, что на ее платье разъехался шов.

– Меня убьет твой приемный отец? – помедлив, спросил Саша.

– Да, я же сказала.

Он подумал о топоре, которым он во сне раскроил голову отчима Ирмы. Ковалев также вспомнил выпученные от ужаса глаза мужчины, раззявленный в панике рот, выплевывающий обломки зубов, и его передернуло.

– Я сильный, – тихо произнес он, инстинктивно распрямив плечи. – Не думай, что… если я ударился головой в детстве, то со мной можно легко справиться.

Ирма ласково прижалась к нему.

– Я знаю. Ты мой сильный рыцарь, – прошептала она.

– Я не брошу тебя.

Ирма всхлипнула.

– Я… очень боялась, что ты испугаешься, когда я тебе скажу правду.