— Вы здорово мне мешаете, Комиссар, — сказал затем Клубин негромко.

Эйч-Мент помолчал.

— Нет худа без добра… ммм… господин Клубин, — сказал он. — Так или иначе, я редко пользуюсь своим рейтингом. А зря, как я слышу. Чего они там у тебя примолкли? Осмысливают, кого на хер послали? Это им урок, уркам. Ладно. Пусть осуществляют там принцип цивилизованной дефекации, и дальше езжайте давайте уже. Я буду молчать.

Он действительно замолчал.

— Эй, ходилы, слышите меня? — спросил он. — А? Комбат… и ты, как тебя, деревянный?

— Слышим, — сказал Комбат.

— Не обверзались там от почтения?

— Пока трудно судить, — ответил Комбат.

— Сторону свою думайте правильно, ходилы, — посоветовал Эйч-Мент. — Ваша где только не пропадала, это верно, уважаю, но вряд ли ваша здесь и сейчас не пропадёт. Инопланетяне улетели. Или кто там они были. Думайте сторону, ходилы, соображайте. Это вам не война тупых и не книжка с точками… Я не жду от вас hair-trigger action за то, что спас вас, и за то, что теперь отпускаю, но я надеюсь на неё. Цените… А если вы ненароком моего человека решили скласть по треку, обещаю: я пойду следом, лично. И тогда вы узнаете, кто убил Кеннеди, что такое бозон Хиггса, где чаша Грааля и второй носок…

Он помолчал.

— Впрочем, с моим человеком сначала придётся разобраться. Попытайтесь. Андрей, Сталкиллер, работай по плану. Как всегда.

— Сталкиллер?! — переспросил Комбат. — Кто?

— Олегыч, вы?! — сказал Тополь. — Да ты чё… Всё, мне надо выпить.

Глава 10

ЧЕРЕМОШНА — НИВЕЦКОЕ — ЛУБЯНКА

За процессом мочеиспускания сталкеров Клубин следить не стал, даже из машины не вышел. Явление Эйч-Мента если и не поменяло таинственные планы Комбата и Тополя разительно, но впечатление на ходил произвело громадное. Комбат и Тополь всё-таки были не средние люди, и понятие «пиетет» для них значило больше, чем обычная членомерка сталкерского быдла по пьяни или, что ещё хуже, то трезвяку. Эйч-Мент отключился, Комбат и Тополь, ни единого слова не говоря, аккуратно и с чувством сняли с локтей системные насадки (система принялась пищать и наливаться красным, и, действуя по устным инструкциям Клубина, Тополь поставил её на паузу), поменяли тапочки на кроссовки без шнурков, натянули подарок сержанта Кондратьевой и, придерживаясь за стеночки «хаммера», сошли на щедрую землю Предзонья. Постояли у машины, щурясь на солнечные лучики и глубоко дыша, потом, осторожно ступая, несколько враскорячку, как боцман Мальцев по палубе, зашли по пояс в подлесок и мощно зажурчали там. Клубин даже сделал потише у себя в кабине. Он вспомнил, как знаменитый врач-космонавт Поляков, с которым Клубин когда-то был знаком, говорил, что по силе струи можно довольно уверенно судить об общем состоянии больного… Клубину вдруг остро захотелось потерять вес и полетать. Он не страдал ностальгиями разного рода, но иногда желание невесомости настигало его. Чаще всего во сне настигало, довольно долго держалось и потом, уже наяву. Интересно, что хотелось именно невесомости, а не, например, лунной гравитации, штуки в своём роде тоже памятной… Как было бы здорово оказываться иногда в бреду Циолковского, когда у него там на Земле пропадала гравитация и можно было летать по саду, между деревьями, скользить голым пузом над травой… С одной стороны, Клубин отлично понял резон Комиссара, зачем он выдал его профессиональное прозвище Тополю и Комбату, с другой — было это мерзко… Но бой есть бой, конечно. Вот что неприятно — подлость тоже оправдывается…

Комбат и Тополь влезли обратно в машину, сели на диванчик и одновременно выдохнули.