Он сидел за столиком с ложко-вилкой в руке, уткнувшись в остывший поднос. Суп свернулся, пюре покрыто блестящей плёнкой. Клубин машинально ткнул в котлету — не сумел её даже наколоть. Он поднял голову, снял очки и прищурился, всматриваясь.

Немолодая высокая женщина в комбинезоне, в берцах, с пилоткой под погончиком, со знаком полного сержанта на рукаве, стриженная наголо, с совершенно седыми бровями, стояла над ним и не улыбалась. «Беретта-планида» в наплечной кобуре. Сержант была очень красива. Клубин с трудом переключился.

— Да, сержант, что вам? — спросил он. — Не понял вас, виноват.

— Вы ведь работаете с солёными ребятами, господин хороший, не знаю вашего звания. С Тополем и Комбатом. Обедать вы пришли, та обед ведь уже кончается, а вы не поели ничего, замыслились, видать. Голодный пойдёте или принести вам горячего?

Беджа на ней не было.

— Представьтесь, сержант.

— Та «гаврилку» свою опять в раздевалке оставила, виновата. Сержант Кондратьева Нина, сектор хозобслуги объекта, главный специалист.

«Тяжёлое ранение» — свидетельствовала нашивка на груди. Речь мягкая, плавная, но сниженное «д» только в случае «да». Не говор, манера говорить.

— Самотлор? — спросил Клубин. — Сургут? Вартовск?

Кондратьева заулыбалась. Не только речь у неё была плавная, она сама была плавная, текучая женщина. Как Обь. Украина-Сибирь, миссис Вселенная.

— Мегион, — ответила она. — Деревянко — девичья фамилия. Полтавские родом.

— Давно служите в Зоне?

— Главный специалист, — сказала Кондратьева просто. Умному достаточно.

— А это? — Клубин показал очками на «тяжёлое ранение».

— Берсерк, — сказала Кондратьева. — Четыре ребра. Спасибо Матушке, «красной плесенью» и грудь спасли. Вот давеча во время Восстания. Тю! Я-то что! Тут такое было, сколько мальчиков легло, мне ли жаловаться.

Пограничники и военспецы на вопросы о ранениях всегда отвечали охотно и подробно.

— Генерал лично меня вытащил, — закончила Кондратьева. — Так вы пообедаете всё же или пора вам? Процедурное время у ребят кончилось, отзвонились уже, ждут вас.

Клубин поднялся. Есть хотелось неимоверно.

— Нет, мне пора. Сам виноват. Спасибо за заботу… сержант Кондратьева.

— Ну что ж… Передайте ребятам, что свитер я им к завтрему довяжу.

— Хорошо, передам.

— Нет-нет, я ваш поднос сама выброшу, вы идите, господин хороший.

— Меня зовут Андрей. Андрей Олегович.

— Очень приятно. Ну ступайте, я приберу.

Клубин кивнул ей и направился к выходу из столовой. Настроение у него — как с изумлением вдруг понял он — наступило отличное. Всё то, что навспоминал он, сидя над стынущим обедом в тишине подземного пищеблока, вдруг оказалось покрыто такой же блестящей плёнкой, как искусственный суп. Отдалилось. И не имело почти никакого значения — теперь, после Восстания. Нет Карьера, нет профсоюза, Лис в камере, нет политических интриг, транснациональной коррупции в форме бизнеса развлечений и пограничной охраны… И чёрт с ним, с проектом «Фуха», провались он пропадом, сколько сил и времени сожрал и семью мою чуть не слопал… Есть лишь «Планета Камино» — мечта царей земных и суть счастья человеческого. Только это есть, и всё прочее чушь… кончились вокруг Зоны политические лабиринты, по колено заполненные дерьмом, великая, лучше всякой войны, кормушка для полусотни тысяч бессмысленных международных проходимцев-политиков… кончились беспощадные в своей бессмысленности Хозяева… бессмыслица кончилась.