Подошёл к дивану, поднял нож, затем пододвинул к креслу журнальный столик, на котором всё ещё лежали альбом с эскизами и карандаш. Снова уселся, подумав о том, что подняться ему больше не суждено.
— Я не хочу, чтобы ты себя убивал, — сказала Пелагея жалобно. — Мне не нравится твой план.
Стенин усмехнулся.
— Зато я от него в восторге. И, если ты не забыла, совсем недавно ты тоже хотела себя прикончить. Так что заткнись. Я всё для себя решил.
Она что-то неразборчиво проворчала, затем насторожилась и произнесла:
— Он приближается, я чувствую.
Стенин подался в кресле вперёд, открыл альбом на чистой странице, взял карандаш и принялся писать:
«Артур, ты знаешь, без особой нужды я не стал бы просить тебя о помощи, но сейчас очень прошу, помоги Пелагеи Пашиной!
Лев Стенин». Дальше последовал адрес и номер телефона.
Буквы и цифры получились неровные, но сейчас Стенину было не до каллиграфического почерка, хорошо хоть так получилось написать, учитывая отсутствие пальца. Он отложил карандаш, вырвал из альбома лист, сложил его вчетверо и кинул Пелагеи.
— Спрячь в карман.
Она подняла письмо.
— Что ты написал?
— Передашь это Артуру Золотарёву. Адрес я написал. Артур криминальный авторитет, я ему однажды жизнь спас, он мне обязан. И он тебе поможет.
— В тюрьме поможет?
Стенин мотнул головой.
— Тебя не посадят. Он тебе в жизни поможет.
— Не нужна мне никакая помощь, — скривилась Пелагея.
— Ты обратишься к нему, Пепа! — рявкнул Стенин. — Считай, что это не просьба, а приказ! Но, у меня будет и просьба... корми птиц. Пообещай, что будешь кормить птиц, особенно зимой.
— Обещаю, — буркнула Пелагея, засунув записку в карман джинсов.
Сиенин вынул из чехла телефон, включил видеозапись и, глядя на самого себя на экране дисплея, начал говорить:
— Всё, что случилось в этом доме — моя вина. Несколько дней назад я привёз сюда Пелагею Пашину, дочку того самого психопата, которого застрелил много лет назад. Мне казалось, что она такое же зло, как и её отец. Меня мучили головные боли, я начал слышать голоса и эти голоса твердили: «Ты должен убить девчонку! Убей её, убей!..» Подозреваю, что у меня в голове опухоль, только так я могу объяснить и боли, и своё чудовищное поведение. Я отрубил Пелагеи палец, а потом и себе тоже, — Стенин продемонстрировал свою покалеченную руку, очень надеясь, что неплохо справляется с ролью. — Сегодня приехала моя сестра Раиса. Голоса приказали убить её и..., и я убил, отрубил ей голову. Я не соображал, что творю! Сейчас в сознании просветление, но я чувствую, что скоро опять начну творить страшные вещи. Есть только один способ всё это остановить... Я убью себя!
Он отключил запись, позвонил в полицию и заявил, что по адресу такому-то совершено преступление. Облегчённо выдохнул.
— Фух! Да уж, это было непросто. Надеюсь, при вскрытии в моей голове действительно найдут опухоль, — он засмеялся и на этот раз его смех был не истеричным, а вполне чистым, от души.
— Полковник! — Пепа дёрнула привязанной к трубе рукой. — Не делай этого, полковник!
— А вот и ты, мразина, — Стенин отложил телефон, взял нож. — Что, страшно тебе? Не хочешь возвращаться в ад?
За окном замелькали тени. Вороны кричали так, словно их жизни зависели от мощи грая. Пепа повторила, глядя на Стенина исподлобья:
— Не делай этого! Мы можем договориться. Я больше не стану вредить ни тебе, ни девчонке. Со временем я смогу разорвать нить, что нас с тобой связывает, и мы разойдёмся, забудем друг о друге. Согласись, полковник, это хороший вариант. Ты будешь жить! — на лице Пепы проступило что-то звериное, в глазах появились красноватые огоньки. |