В этот день, как обычно, Стенин лёг на диване в гостиной. Долго лежал с закрытыми глазами, но сон не шёл. Сдавшись, разомкнул веки и посмотрел на фотографию на стене. На ней были он и его жена Тамара — невзрачная женщина с грустными глазами. Она словно бы глядела в объектив фотоаппарата и мысленно что-то оплакивала. После её смерти от рака поджелудочной железы двенадцать лет назад, Стенин части задумывался над тем, сколько горя он ей принёс. И порой ему казалось, что именно тоска и отчаяние вызвали у неё смертельную болезнь. Поначалу чувство вины было сродни лёгкому порывистому ветерку, но с годами ветер усилился, и теперь Стенин готов был всё отдать, лишь бы у него каким-то чудесным образом появился шанс попросить у Тамары прощения. Это ведь из-за него она из яркой интересной женщины превратилась в невзрачную; из-за него в её глазах поселилась грусть. И он, вечно обделяя жену вниманием, не замечал, как она выцветает год за годом. Тамара никогда его ни в чём не упрекала, терпела, держала боль в себе. Порой ему даже хотелось, чтобы она закатила сцену, хоть как-то проявила свою обиду. Но нет...

Теперь всё это в далёком прошлом. Вот только Стенину мерещилось, что прошлое возвращается — на уровне чувств.

Фотография на стене смазалась, предметы в гостиной стали туманные. Веки медленно сомкнулись и Стенин уснул. Ему редко грезились сны, но сегодня...

Он стоял на заснеженной равнине, небо было свинцового оттенка, вдалеке высились острые скалы, похожие на корявые клыки. Раздался пронзительный грай, громадная стая ворон появилась словно бы из ниоткуда, и тут же поднялась вьюга. Чёрные птицы мелькали среди снежных завихрений, хлопали крылья, сверкали глаза. А потом вороны начали взрываться одна за другой; теперь над равниной кружился не только снег, но и перья. Набирающая силу стихия выла, и сквозь этот вой пробился голос, похожий на гул ветра в трубе:

— Ты... Ты...

Стенину хотелось бежать, но у сна были свои законы, не позволяющие сдвинуться с места. В своём собственном кошмаре он был всего лишь безвольным наблюдателем. Ворона взорвалась перед его лицом, ветер подхватил перья и швырнул в безумную снежную круговерть.

— Ты...

Показался тёмный силуэт. Ощущая угрозу, Стенин поднял руку, в которой оказался пистолет, выстрелил. Ещё одна ворона взорвалась возле головы.

— Не трать патроны, — голос стал насмешливым. — Второй раз тебе меня не убить.

Среди снежно-перьевых смерчей силуэт обретал чёткость. Стенин, чувствуя приближение чего-то зловещего, выстрелил ещё раз. Сразу несколько ворон разорвались над его головой точно причудливые бомбы.

А затем Стенин увидел мужчину в зелёной спецовке поверх чёрного свитера. Его глаза казались огромными за стёклами очков, русые волосы были зачёсаны к затылку — вьюга словно бы не имела над ними власти и не смогла их растрепать. На шее мужчины висели бусы из отрезанных пальцев, на губах играла презрительная улыбка.

Фёдор Пашин. Отсекатель — так прозвали его журналисты. Стенин однажды выстрелил ему в сердце, оборвав жизнь.

И выстрелил сейчас. Три раза. Однако Отсекатель даже не вздрогнул, лишь улыбка стала ещё более презрительной.

— Ты, полковник, не сможешь ничего мне сделать, — его глаза походили на смоляные капли и в глубинах этой черноты горели огоньки. — Теперь — не сможешь. Твоё время ушло...

Стенин хотел выстрелить ещё раз, но в руке уже не оказалось пистолета. За спиной Отсекателя начал формироваться смерч, в котором кружились ошмётки взорвавшихся ворон. В снежной беспокойной пелене, словно какой-то намёк, появлялись и исчезали тёмные бесформенные силуэты.

Отсекатель вздрогнул, на мгновение его очертания смазались, и перед Стениным предстала крупная девушка с круглым лицом и с коротким ёжиком рыжих волос. Она протянула мясистую руку, в глазах была мольба.

— Помоги мне.