|
.. Они, москвичи, друг друга издаля' чуют, как собаки. И, сойдясь, все обнюхиваются, обнюхиваются по-своему. И лопочут быстро-быстро, кто больше слов скажет. И когда так лопочут, так редко русские слова попадаются, слушать их -- все равно как латышей или румын. Однако в руке у Цезаря мешочки все собраны, на месте. -- Так я это... Цезарь Маркович... -- шепелявит Шухов. -- Может, пойду? -- Конечно, конечно. -- Цезарь усы черные от газеты поднял. -- Так, значит, за кем я? Кто за мной? Растолковал ему Шухов, кто за кем, и, не ждя, что Цезарь сам насчет ужина вспомнит, спросил: -- А ужин вам принести? (Это значит -- из столовой в барак, в котелке. Носить никак нельзя, на то много было приказов. Ловят, и на землю из котелка выливают, и в карцеры сажают -- и все равно носят и будут носить, потому что у кого дела, тот никогда с бригадой в столовую не поспеет). Спросил, принести ли ужин, а про себя думает: "Да неужто ты шквалыгой будешь? Ужина мне не подаришь? Ведь на ужин каши нет, баланда одна голая!..." -- Нет, нет, -- улыбнулся Цезарь, -- ужин сам ешь, Иван Денисыч! Только этого Шухов и ждал! Теперь-то он, как птица вольная, выпорхнул из-под тамбурной крыши -- и по зоне, и по зоне! Снуют зэки во все концы! Одно время начальник лагеря еще такой приказ издал: никаким заключенным в одиночку по зоне не ходить. А куда можно -- вести всю бригаду одним строем. А куда всей бригаде сразу никак не надо -- скажем, в санчасть или в уборную, -- то сколачивать группы по четыре-пять человек, и старшего из них назначать, и чтобы вел своих строем туда, и там дожидался, и назад -- тоже строем. Очень начальник лагеря упирался в тот приказ. Никто перечить ему не смел. Надзиратели хватали одиночек, и номера писали, и в БУР таскали -- а поломался приказ. Натихую, как много шумных приказов ломается. Скажем, вызывают же сами человека к оперу -- так не посылать с ним команды! Или тебе за продуктами своими в каптерку надо, а я с тобой зачем пойду? А тот в КВЧ надумал, газеты читать, да кто ж с ним пойдет? А тому валенки на починку, а тому в сушилку, а тому из барака в барак просто (из барака-то в барак пуще всего запрещено!) -- как их удержишь? Приказом тем хотел начальник еще последнюю свободу отнять, но и у него не вышло, пузатого. По дороге до барака, встретив надзирателя и шапку перед ним на всякий случай приподняв, забежал Шухов в барак. В бараке -- галдеж: у кого-то пайку днем увели, на дневальных кричат, и дневальные кричат. А угол 104-й пустой. Уж тот вечер считает Шухов благополучным, когда в зону вернулись, а тут матрасы не переворочены, шмона днем в бараках не было. Метнулся Шухов к своей койке, на ходу бушлат с плеч скидывая. Бушлат -- наверх, варежки с ножовкой -- наверх, щупанул матрас в глубину -- утренний кусок хлеба на месте! Порадовался, что зашил. |
