|
Но от них Шухов не опасался. Прошел по бараку Фетюков, всхлипывая. Сгорбился. У губы кровь размазана. Опять, значит, побили его там за миски. Ни на кого не глядя и слез своих не скрывая, прошел мимо всей бригады, залез наверх, уткнулся в матрас. Разобраться, так жаль его. Срока ему не дожить. Не умеет он себя поставить. Тут и кавторанг появился, веселый, принес в котелке чаю особой заварки. В бараке стоят две бочки с чаем, но что то за чай? Только что тепел да подкрашен, а сам бурда, и запах у него от бочки -- древесиной пропаренной и прелью. Это чай для простых работяг. Ну, а Буйновский, значит, взял у Цезаря настоящего чаю горстку, бросил в котелок, да сбегал в кипятильник. Довольный такой, внизу за тумбочку устраивается. -- Чуть пальцев не ожег под струей! -- хвастает. Там, внизу, разворачивает Цезарь бумаги лист, на него одно, другое кладет, Шухов закрыл матрас, чтоб не видеть и не расстраиваться. А опять без Шухова у них дела не идут -- поднимается Цезарь в рост в проходе, глазами как раз на Шухова, и моргает: -- Денисыч! Там... Десять суток дай! Это значит, ножичек дай им складной, маленький. И такой у Шухова есть, и тоже он его в щите держит. Если вот палец в средней косточке согнуть, так меньше того ножичек складной, а режет, мерзавец, сало в пять пальцев толщиной. Сам Шухов тот ножичек сделал, обделал и подтачивает сам. Полез, вынул нож, дал. Цезарь кивнул и вниз скрылся. Тоже вот и нож -- заработок. За храненье его -- ведь карцер. Это лишь у кого вовсе человеческой совести нет, тот может так: дай нам, мол, ножик, мы будем колбасу резать, а тебе хрен в рот. Теперь Цезарь опять Шухову задолжал. С хлебом и с ножами разобравшись, следующим делом вытащил Шухов кисет. Сейчас же он взял оттуда щепоть, ровную с той, что занимал, и через проход протянул эстонцу: спасибо, мол. Эстонец губы растянул, как бы улыбнулся, соседу -- брату своему что-то буркнул, и завернули они эту щепоть отдельно в цигарку -- попробовать, значит, что за шуховский табачок. Да не хуже вашего, пробуйте на здоровье! Шухов бы и сам попробовал, но какими-то часами там, в нутре своем, чует, что осталось до проверки чуть-чуть. Сейчас самое время такое, что надзиратели шастают по баракам. Чтобы курить, сейчас надо в коридор выходить, а Шухову наверху, у себя на кровати, как будто теплей. В бараке ничуть не тепло, и та же обметь снежная по потолку. Ночью продрогнешь, но пока сносно кажется. Все это делал Шухов и хлеб начал помалу отламывать от двухсотграммовки, сам же слушал обневолю, как внизу под ним, чай пья, разговорились кавторанг с Цезарем. -- Кушайте, капитан, кушайте, не стесняйтесь! Берите вот рыбца копченого. Колбасу берите. -- Спасибо, беру. -- Батон маслом мажьте! Настоящий московский батон! -- Ай-ай-ай, просто не верится, что где-то еще пекут батоны. |
