|
-- Разберись там, сзади! -- старший барака орет со ступенек. Хуб хрен, не разбираются, черти! Вышел из дверей Цезарь, жмется -- с понтом больной, за ним дневальных двое с той половины барака, двое с этой и еще хромой один. В первую пятерку они и стали, так что Шухов в третьей оказался. А Цезаря в хвост угнали. И надзиратель вышел на крыльцо. -- Раз-зберись по пять! -- хвосту кричит, глотка у него здоровая. -- Раз-зберись по пять! -- старший барака орет, глотка еще здоровше. Не разбираются, хуб хрен. Сорвался старший барака с крыльца, да туда, да матом, да в спины! Но -- смотрит: кого. Только смирных лупцует. Разобрались. Вернулся. И вместе с надзирателем: -- Первая! Вторая! Третья!... Какую назовут пятерку -- со всех ног, и в барак. На сегодня с начальничком рассчитались! Рассчитались бы, если без второй проверки. Дармоеды эти, лбы широкие, хуже любого пастуха считают: тот и неграмотен, а стадо гонит, на ходу знает, все ли телята. А этих и натаскивают, да без толку. Прошлую зиму в этом лагере сушилок вовсе не было, обувь на ночь у всех в бараке оставалась -- так вторую, и третью, и четвертую проверку на улицу выгоняли. Уж не одевались, а так, в одеяла укутанные выходили. С этого года сушилки построили, не на всех, но через два дня на третий каждой бригаде выпадает валенки сушить. Так теперь вторые разы стали считать в бараках: из одной половины в другую перегоняют. Шухов вбежал хоть и не первый, но с первого глаз не спуская. Добежал до Цезаревой койки, сел. Сорвал с себя валенки, взлез на вагонку близ печки и оттуда валенки свои на печку уставил. Тут -- кто раньше займет. И -- назад, к Цезаревой койке. Сидит, ноги поджав, одним глазом смотрит, чтобы Цезарев мешок из-под изголовья не дернули, другим, -- чтоб валенки его не спихнули, кто печку штурмует. -- Эй! -- крикнуть пришлось, -- ты! рыжий! А валенком в рожу если? Свои ставь, чужих не трог! Сыпят, сыпят в барак зэки. В 20-й бригаде кричат: -- Сдавай валенки! Сейчас их с валенками из барака выпустят, барак запрут. А потом бегать будут: -- Гражданин начальник! Пустите в барак! А надзиратели сойдутся в штабном -- и по дощечкам своим бухгалтерию сводить, убежал ли кто или все на месте. Ну, Шухову сегодня до этого дела нет. Вот и Цезарь к себе меж вагонками ныряет. -- Спасибо, Иван Денисыч! Шухов кивнул и, как белка, быстро залез наверх. Можно двухсотграммовку доедать, можно вторую папиросу курнуть, можно и спать. Только от хорошего дня развеселился Шухов, даже и спать вроде не хочется. Стелиться Шухову дело простое: одеяльце черноватенькое с матраса содрать, лечь на матрас (на простыне Шухов не спал, должно, с сорок первого года, как из дому; ему чудно даже, зачем бабы простынями занимаются, стирка лишняя), голову -- на подушку стружчатую, ноги -- в телогрейку, сверх одеяла -- бушлат; и: слава тебе, Господи, еще один день прошел! Спасибо, что не в карцере спать, здесь-то еще можно. |
