Абрам Терц – стилистический образ его прозы. И не случайно Синявский говорил: «Абрам Терц гораздо моложе меня». Усики, кепочка, а в кармане перо (но не вечное писательское перо, а перо воровское), и всегда готов пырнуть, но не ножом, а острым словцом. Словцо Терца припечатывало насмерть. И всё, что Синявский написал в качестве Терца (это удивительно), и энергичнее, и радикальнее того, что написал сам Синявский. Это нормальный случай раздвоения личности. Причём, как всякий настоящий писатель, Синявский сумел из этого раздвоения выжать хорошую литературу.

Он написал, помимо всего прочего, книгу о Василии Васильевиче Розанове – «Опавшие листья Розанова». Это сделано из сорбоннского курса лекций. Он так любил Розанова, что даже женился на его однофамилице. При этом отношение его к Розанову было достаточно амбивалентным: он чем-то в нём восхищался, что-то его отпугивало. Но книгу написал прекрасную. И самое точное, самое тонкое исследование в фольклоре, которое я знаю, абсолютно стилистически безупречное – это книга Синявского «Иван-дурак» об архетипах русской сказки, такое развитие мыслей Проппа, удивительно непредсказуемое.

И, конечно, гениален его роман «Кошкин дом. Роман дальнего следования», построенный, как и повесть «Любимов», на принципе, который открыл потом независимо от Синявского Дэвид Линч, – когда злодей переселяется из героя в героя. Вот так и у Синявского в городе Любимове барин-графоман Проферансов, демон графомании, переселяется из одного героя в другого, и герой начинает писать: слесарь начинает писать оду гайкам, водопроводчик – оду водопроводу, партийный лидер – оду партии. Это всё ужасно смешно.

Поэтому читайте Синявского.

[11.12.15]

Лекция будет про «Волшебную гору», тем более что очень много вопросов про Томаса Манна. Как-то странно пришло время для этого писателя, который, казалось бы, уже безнадёжно погребён в XX столетии, но тут вдруг оказалось, что XX столетие весьма причудливо продолжается.

Как всегда, начинаю отвечать.

– До каких границ, на ваш взгляд, возможна интерпретация классики?

– Интересный вопрос. Видите ли, если вы сохраняете фабулу, и основные черты, и трудноуловимое, что принято называть «настроением» (хотя я сам не очень люблю этот лирический термин), у вас есть достаточный простор в переводе текста, например, на кинематографический язык.

У Карена Шахназарова, на мой взгляд, в лучшем его фильме «Палата № 6» вообще применён приём «мокьюментари» (псевдодокументальности) – снято как документальный рассказ. Причём там Рагин не умирает, с ним удара не происходит, а просто паралич. И он танцует даже на новогоднем сборище у психов, какие-то конфеты получает, подарки… Вот такая невыносимо грустная сцена. И финал такой мощный с этими двумя дегенеративными девочками… Просто блестящая картина! Всё понимает человек. Вот позволил себе очень многое изменить, но дух Чехова, чеховские издевательства, чеховское отчаяние поймал.

– Выскажитесь по поводу романа Залотухи «Свечка». И вообще по поводу «Большой книги» довольно много вопросов.

– Мне кажется, что «Свечка» Валерия Залотухи наиболее значительное (и не только по объёму) произведение, которое на эту премию было выдвинуто, но автор не дожил, к сожалению, до «Большой книги», и поэтому давать первое место было бы как-то не совсем корректно, а третье – явно мало.