|
И вот то, что душа изгнана на улицу, – это прямая рифма к замечательной блоковской прозе, к его новелле «Ни сны, ни явь», где есть страшные слова: «Душа мытарствует по России в двадцатом столетии…». «Уюта – нет. Покоя – нет», гибель близко:
И когда этот ветер ворвался, глупо прятаться, надо стихии отдаваться! Что, собственно, и есть главный блоковский урок.
[14.01.16] Что касается лекции. Поступило очень много заявок на Уайльда и Честертона. На Фолкнера довольно много. И хотят про Леонида Соловьёва. Начинаю отвечать на вопросы.
– Прочитал «В круге первом». Не считаете ли вы, что эта вещь была бы совершенно гениальной, уменьши её Солженицын на двести страниц? – Нет, не считаю, конечно. И даже могу объяснить почему. Есть такое правило – секвестировать шедевр. Наверное, и «Война и мир», если бы в ней сократили число персонажей, компактней была бы. Вот академик Колмогоров в старости больше занимался проблемами литературы, нежели математики – случился такой странный поворот. И насколько я могу вообще понять одну из его математических теорем, считал: есть вещи, которые могут быть описаны единственным образом, есть вещи, сложность которых предполагает определённую длину описания, и эту зависимость можно теоретически установить. Если бы «В круге первом» была более компактной вещью, может быть, с точки зрения законов литературы она была бы гармоничнее и усвояемее. Но вопрос в том, что, во-первых, роман такого охвата подчёркивает всё-таки масштаб автора и масштаб происходящего, и там должно быть много персонажей. Это классический русский роман идей, многогеройный и прекрасный. А во-вторых, в нём, как в тюрьме, читатель не должен себя чувствовать слишком комфортно и слишком свободно. Тут точное соответствие – то, что Брюсов называл: «Есть тонкие властительные связи // Меж контуром и запахом цветка». Всякая хорошая вещь может быть сделана единственным образом. Вот солженицынский роман построен так, чтобы читатель проходил в нём все круги. Круг первый – это шарашка, но там есть рассказы и о других кругах, и о Лефортовской тюрьме, – помните, в главе «Улыбка Будды» издевательские «Мои лефортовские встречи»? Там есть описание и сельской жизни, и городской жизни, и дипломатической, и даже заграничной. Это роман гигантского охвата, и не зря о нём Твардовский сказал: «Это велико». Это великое произведение. А в великом произведении автор не должен заботиться о читательском удобстве. Большая хаотическая страна, в которой множество абсолютно неуправляемых процессов, что из солженицынского романа видно, – и это не должно быть изложено слишком гармонично. И вообще мне кажется, что чисто художественно «В круге первом» – безусловно, высшее достижение Солженицына. Хотя в «Раковом корпусе» есть страницы более сильные, чем в «В круге первом», например весь финал. Но в целом «Раковый корпус» – гораздо менее ровная вещь. Понимаете, Солженицын, как и все большие литераторы, вырастал от масштаба темы: чем масштабнее был его противник, тем лучше получался текст. Когда он пишет о Сталине и сталинизме – это крупный писатель. Но когда он пишет о жизни и смерти – это великий писатель. И тема жизни и смерти в «Раковом корпусе» заявлена очень сильно. Когда Костоглотов в финале идёт в зоопарк (я помню, что как-то Вайль назвал это «лучшим бестиарием в русской литературе») – это поразительная сцена! Это возвращение к жизни, к жизни в неволе, к мучению, к этому пыльному зоопарку, но это всё-таки жизнь. Это мощный текст!
– Многие обвиняют Пелевина в том, что его герои – всегда лишь символы или объекты для трансляции идей и что они редко переживают сильные чувства или участвуют в захватывающих приключениях. |
