И тема смерти у неё… Это, знаете, как у Бунина в коротком рассказе про часовню: тёмный подвал, из которого веет смертью, среди солнечного яркого дня. Цветаева сама настолько яркая и здоровая личность, что мысль о смерти ей нужна постоянно, чтобы подчеркнуть собственную витальность, чтобы подчеркнуть, до какой степени она не приемлет смерти:

У неё нет эстетского любования смертью. У неё есть горячее её неприятие. Для неё смерть – это ещё один повод всех любить:

«Любите» – вот за эту противоестественность, за этот подвиг, за эту жертву. Поэтому для меня тема смерти у Цветаевой – это естественное продолжение и естественное противопоставление её колоссальной витальной мощи, её неубиваемому румянцу. Этот румянец, иногда несколько лихорадочный, есть даже на стихотворениях тридцатых годов. Скажем, у Бродского, несмотря на всю энергию его стихов, я не вижу этого цветаевского румянца, а вижу, наоборот, – прекрасную бледность.

– Что вы думаете о Шервуде Андерсоне?

– Шервуд Андерсон – гениальный писатель. Из того, что он написал, я больше всего люблю «Триумф яйца». Хотя, конечно, сборник рассказов про Огайо – прелестный совершенно. Больше всего мы с Веллером при личном знакомстве были поражены тем, что у нас один и тот же любимый рассказ из «Уайнсбург, Огайо» – «Paper Pills» («Бумажные шарики»). Три страницы прекрасного, я бы сказал, нежнейшего текста!

А из всего, что сделал Шервуд Андерсон, мне больше всего нравится, когда он в сорок лет однажды пришёл в свою контору, посидел за столом, плюнул, надел пальто, три дня где-то скитался, вернулся и никогда больше не возвращался к юридической практике, а занимался исключительно писательством. Вот за это я его люблю. Это надо иногда сделать. У меня несколько раз было такое чувство, когда я бросал заведомо отвратительное дело. Отвратительное не с эстетической точки зрения, а дико скучное, даже если оно было прибыльным. И вот уйти, где-то бродить три дня… Вот это художественный жест!

Спрашивают меня, кого из современных российских поэтов я бы назвал.

Сейчас выходит книга у хорошего поэта Дины Бурачевской, чья книга стихов называется «Дура». Важно уметь назвать книгу. Мне кажется, что это очень удачная книга с удачным названием.

Кроме того, тоже в Петербурге выходит книга стихов Айгель Гайсиной. Это поэтесса, на которую я обратил внимание, когда мы приезжали в Казань на Аксёновские чтения. Года ей было двадцать три. И там был устроен такой парад местных поэтов, и Айгель Гайсина в их числе, потому что она бард. Им как-то легче в этом смысле с просодией, и музыка помогает находить разнообразные какие-то штуки. Вот Гайсина прочла несколько стихов, выдержанных в очень своеобразном размере.

Почему я люблю эти стихи? Конечно, тут есть нечто эгоистическое, потому что немножко похоже на моё старое стихотворение «Жил не свою, а теперь кукую». Но это сходство не формальное, это сходство вопросов, которые человек себе задаёт: вот он живёт не свою жизнь, а кто живёт его жизнь? И меня здесь подкупает прелестная интонация. И, кроме того, это сделано в таком огден-нэшевском духе – знаете, с этой длинной прозаической строкой, которая взрывается рифмой под конец. Мне кажется, это ещё не разработанная традиция в русской поэзии.