– У меня нет родственников, – Валерия свернула на узкую улочку и, переваливаясь на скользких после дождя глинистых ухабах проселка, повела машину между аккуратными плетнями. – Зато есть друзья. Человека, к которому мы едем, я охотно назвала бы отцом.

Подробности уточнять я не стал, залюбовался извилистой лентой реки в болотистой низине: в лучах солнца, пробивавшихся сквозь низкие синие тучи, она отливала сталью. Обогнув гору мокрого угля у зеленых ворот, Валерия развернулась, сдала к пристроенному гаражу из красного кирпича.

– Приехали, – выдохнула и, выйдя из салона, весело прокричала: – Хобот Константиныч! Гостей принимай!

Жестом пригласив меня следовать за ней, она направилась к калитке в высоких дощатых воротах. Я прихватил с собой злополучную сумку.

На нашем пути встала громадных размеров рыжая кавказская овчарка с пастью дога, в которую наверняка уместилась бы моя голова.

– Привет, Шериф! – весело сказала Валерия и, бесстрашно приблизившись к нему, сунула что‑то в пасть.

Источая слюну, пес припал на передние лапы, но при моем приближении напрягся и угрожающе зарычал. «Еще один коллега», – подумалось мне.

– Не бойтесь, он добрый, – заверила Валерия. – Погладьте его.

Душа моя ушла в пятки, когда я протянул руку к песьей голове, но как только я до нее дотронулся, Шериф тут же завалился на землю и забалдел, подставляя бока. По грозному внешнему виду, мощной холке и громадным лапам его вполне можно было принять за льва, но вид этот совсем не вязался с добродушным характером.

Миновав собачью будку у крыльца, я прошел за Валерией вглубь двора, с трех сторон огороженного сетчатым забором. Слева от входа стоял крепкий деревянный дом под шифером, как оказалось, лишь с фасада обложенный кирпичом. Судя по проекту и почерневшим бревнам в основании, построен он был после войны. Всю оставшуюся площадь занимал огород с чернеющими тут и там кучами недавно привезенного навоза. Вдоль забора, словно игрушечные домики, стояли раскрашенные пчелиные ульи. За огородом – новенькая банька; сложенные дрова подпирали навес большого сарая. Дальше – за ухоженным фруктовым садом – виднелись луг, река, исчезающая в мареве полоска леса… К углу дома притулилась замысловатая беседка, увитая лозой. Резные лавочки, узорчатый карниз, геометрически правильные железные бордюры – все говорило о том, что у хозяина золотые руки и бездна свободного времени.

Сам он занимался благородным делом: разбрасывал по грядкам навоз. Двор пропитался соответствующим этому занятию запахом. Увидев нас, хозяин вонзил вилы в пласт чернозема и пошел навстречу. Это был рослый мужчина с загорелым, обветренным лицом. Седина не коснулась ежика его черных волос, хотя на вид ему было лет пятьдесят пять – шестьдесят. Широкие, как лопаты, ладони таили в себе недюжинную силу – это я почувствовал по рукопожатию. Быстрый, колючий взгляд глубоко посаженных ясных глаз пронизывал насквозь. Одет хозяин был в стеганую телогрейку и выцветшие галифе, заправленные в высокие резиновые сапоги с подвернутыми голенищами. Как ни старайся, а найти источник знакомства гастролирующей пианистки с этим крестьянином не смог бы даже старина Холмс.

– Рад видеть, Валера, – чмокнул он в лоб гостью, словно вернувшуюся из школы дочь. – Милости прошу.

Безукоризненная речь, свободные легкие движения, искренность в голосе, и при этом – абсолютно непроницаемое, подобное маске лицо. К таким людям следует привыкать долго. Во всяком случае, как спарринг‑партнеры они чрезвычайно опасны; почти никогда нельзя предугадать их намерения.

– Здрасьте, – улыбнулся я, чувствуя, что свою улыбку мог бы с таким же успехом адресовать зеленым воротам с обратной стороны,

– Это Женя, мой знакомый, – на ходу представила меня Валерия.