— Ну-у… — протянул авторитет, когда Гаал, наконец, выдохся и надолго припал к кружке с остывшим чифиром. — Сразу видно, что наболело у тебя… Ты только при начальстве такое не ляпни — живо пулю схлопочешь. При попытке к бегству.

— Наплевать, — едва ворочая языком, заявил Капрал. — Еще посмотрим…

Полутемное помещение плавно вращалось перед слипающимися глазами, в которых роились мириады светящихся мушек. Совсем как те Мировые Светочи, показанные когда-то горцем.

— Э-э, да ты раскис совсем! Чифирок-то наш с непривычки развозит… Иди отдыхай, солдат.

Роя бесцеремонно вздернули под мышки с нар. Он безвольно обвис в чьих-то руках, плавая между сном и явью.

— Стой! — окликнул Копченый, и Роя тут же развернули лицом к сидящим на нарах. — Ты там, говорят, что-то брехал насчет воскресшего горца, которого расстреливал?

— Собака брешет, — икнул парень, пытаясь сфокусировать глаза на двоящейся темной физиономии. — Этот… голован… А я чистую правду говорил. Шесть пуль в него всадил капитан Фогуту… В грудь, в живот, в спину…

— А в голову? — живо поинтересовался авторитет.

— В голову не попал… Промахнулся он.

Уголовники снова переглянулись.

— А сейчас, доведись тебе стрелять в него, автомат бы не бросил?

— Не бросил бы. — Бывший солдат почему-то был уверен, что попади ему снова в руки этот горец — он садил бы в него пуля за пулей, пока затвор не клацнет вхолостую. — Только как его убить? Он же бес-смерт-ны-ы-ый.

— Все мы смертные, — буркнул каптер. — И горцы — тоже.

— Ладно, Капрал, — махнул рукой Копченый. — Спать иди. Завтра будет долгий день…

Едва переставляющего ноги Роя увели, и последнее, что он услышал в полусне, были слова каптера:

— Похоже, не врет парнишка…

* * *

Тащиться куда-то поутру не было никакой возможности. Такого похмелья Рой не испытывал еще ни разу в жизни. Теперь уже не он над товарищами, а они подшучивали над едва плетущимся, согнувшись в три погибели, под огромным рюкзаком Капралом: то ли в тяжком состоянии после вчерашнего было дело, то ли ради шутки вещмешок нагрузили сверх меры, но груз сгибал беднягу чуть ли не до земли.

— А вот не надо было жрать вчера без меры эту отраву, — злорадствовал Ботало, оседлавший еще одного конька из тройки своих любимых: женщины, еда и выпивка. — Чифир, он штука такая — без привычки очень даже легко ласты склеить. Особенно такой, как у Копченого. Он, бают, на траве какой-то его заваривает, что в джунглях растет. От обычного только сердце заходится, а от этой хреновины и глюки всякие бывают, и все такое.

Рой вспомнил кошмары, мучавшие его всю ночь, и передернулся, в сотый раз поклявшись стать убежденным трезвенником.

— Он сам, бывало, как выпьет лишку своей бурды, — разливался пустобрех, оказавшийся в родной стихии, — так будто истукан и застынет. Глаза в точку, и сидит часами. Первый раз решили, что все — помер Копченый. Ан, нет — очухался, да так могильщикам своим вставил — мало не показалось.

— Заткнулся бы ты, трепло, — с досадой сказал Горбатый, сегодня бывший мрачнее обычного. — На, Капрал, подлечись, — он протянул страдальцу бутылку из-под чего-то лекарственного, заткнутую бумажной пробкой.

Рой, по принципу «обжегшись на молоке — дуешь на воду», сначала подозрительно понюхал воняющую чем-то кислым мутную жидкость.