Но чаще всего — залитый стоячей водой пол, усыпанный обвалившимся со свода за десятки лет мусором. С потолка свисают длинные, похожие на мокрое мочало плети корней, и их, оказывается, нужно сторониться. Один из беглецов неосторожно влетел лицом в одну такую «мочалку» и теперь с жалобными стонами бредет в хвосте отряда — единственное, чем ему смогли помочь, это замотать багровое, вздувшееся, словно ошпаренное крутым кипятком, неузнаваемое лицо тоненьким слоем бинта.
Но это не единственная опасность, подстерегающая в темных катакомбах. За час, проведенный под землей, отряд уже лишился двух человек.
Одному на шею свалилось нечто, напоминающее змею, и не успел каторжник рта раскрыть, как мускулистые кольца сжали шею стальными тисками… Он был еще жив, когда рассеченную тесаком Каптера тварь, покрытую шевелящимися, похожими на конскую гриву отростками, удалось отодрать от кожи. Несчастный с испещренным кровоточащими язвами лицом жалобно смотрел на товарищей, но уже не мог говорить… Один из старожилов лагеря, которого так и звали — Старик, — скупо поведал о «гривастых питонах», раньше встречавшихся за Голубой Змеей повсюду, но потом как-то повыведшихся. Этот мутант не только душил жертву — все его тело было покрыто присосками, выделяющими что-то вроде желудочного сока, одновременно парализующего жертву и переваривающего ее заживо. Помочь могло только своевременное вмешательство врача, а его среди беглецов, увы, не было… Отряд ушел вперед, и чуть позже его нагнал один из каторжников, раньше ходивший с жертвой мутанта в одной тройке, а теперь вызвавшийся облегчить страдания бедняги. Никто не спрашивал мрачного уголовника, что произошло там, позади, только груз из вещмешка распределили поровну между остальными.
А второй вещмешок канул вместе со своим владельцем. Здоровенный каторжник, на воле промышлявший разбоем и поэтому не боявшийся ни Мирового Света, ни черта, ни, разумеется, никакого начальства, будь то лагерная охрана или нынешний предводитель Копченый, плюнув на запреты, отошел в сторонку справить малую нужду… Он не издал ни звука, а дна провала, куда с журчанием сбегала вода, не могли достать лучи даже самых сильных фонариков. Обломок кирпича, брошенный туда, тоже исчез без звука, и можно было только гадать, какая бездна скрывается под хрупким от старости слоем бетона на полу туннеля.
— Карстовый провал, — непонятно для остальных обронил Горбатый, отряхивая робу.
После этого Копченый велел оставшимся обвязаться веревкой и дальше двигаться, как скалолазы в сцепке.
— Мне все равно, сколько из вас, мазурики, доберется до конца, — объявил он притихшему «воинству». — Мне важен только груз, который каждый из вас тащит на своих загорбках. И терять его я больше не собираюсь. Тех же, кто решил дезертировать, как этот, — узловатый палец авторитета ткнул в тихо стонущего каторжника с забинтованным лицом, — я даже не прикончу. Просто брошу подыхать здесь. Поняли? Возражения имеются?
Возражений не имелось. Каторжники угрюмо внимали речи вождя, разносящейся под гулкими сводами, будто карканье вороньей стаи, и молчали. По глазам было видно, что многие уже успели пожалеть, что согласились участвовать в этой сомнительной авантюре. Лагерь и расчистка со всеми ее опасностями казались им теперь чуть ли не родным домом, а вожделенный побег на глазах оборачивался темной могилой наподобие провала, в котором сгинул навеки их товарищ. Могилой, из которой нет возврата.
А начиналось все просто здорово…
* * *
Звуки побоища стихли за спиной где-то через два часа пути. Копченый вел отряд быстро, не тратя времени на прощупывание пути на предмет мин и прочих ловушек, должно быть, по известным только ему ориентирам. Судя по всему, маршрут этот был ему давно и хорошо известен, а все возможные неприятности на пути, будь то замаскированные огневые точки, мины или самые коварные из ловушек — газометы, от которых полегло немало каторжников, — устранены загодя. |