— Ничего не охамел, — вспыхнул Климов. — Вам без меня Валерика не взять.

— Мы не собираемся никого брать. Ты чего-то напутал, Ванек.

— Э-э, — Климов пренебрежительно махнул рукой. Один этот жест мог стоить ему головы, но ситуацию следовало разрядить. — Не доверяете и не надо. А я верно говорю. Валерика вам не взять. Не пугайте, Гарий Хасимович, я давно пуганый. Лучше послушайте, потом решите.

— Почему не послушать, — заметил Гарий Хасимович. — Птичка для того и живет, чтобы песенки петь.

Про Валерика у Климова была заготовлена такая история. Они крепко дружили с самого детства, вместе в школе учились. И по крови сомкнулись. Но дело в том, что Валерик вел родословную от покойного деда Гаврилы по прямой линии, а вот он, Ваня Грумцов, сбоку припека, седьмая вода на киселе. Отсюда и повелось, что с ранних лет на Валерика ишачил, а не наоборот. В школе писал контрольные, и первый срок за него отмотал. Так уж получилось, Валерик вляпался, но не ему же, родовитому, на нарах преть. Послали Ванька. Тут он как раз не в обиде, напротив, благодарен судьбе за лагерные университеты. К тому же на их с Валериком отношениях соподчиненность никак не сказывалась: они любили друг друга чистосердечно, не раз, не два клялись в верности до гроба. А кто главнее… Суть в том, что помимо преимуществ знатного родства Ваня Грумцов всегда признавал превосходство Валерика, потому что тот человек особенный, крупный, рожденный повелевать. И тыква у него не такая, чтобы на ней орехи колоть. Нет, не такая.

— В чем-то, Гарий Хасимович, он покруче вас будет, извините, вырвалось невзначай…

— Пой, Ванечка, пой… Минут десять у тебя еще есть.

У Валерика после того страшного побоища, какое учинил Гарий Хасимович, когда старика Гаврилу утопили в пруду, чего-то в психике зашкалило. Надо сказать, что он вообще не умел проигрывать, и это, возможно, единственный его недостаток. Гибель всех родичей и крушение прибыльного бизнеса Валерик принял очень близко к сердцу и с тех пор ни о чем другом не помышляет, как только отомстить.

Впервые Гарий Хасимович выказал некий интерес к рассказу петербуржца. До этого он делал вид, что дремлет.

— Скажи-ка, птичка, как же твой Валерик уцелел? Прополка-то была корневая.

Климов надул щеки, как тунгус.

— О чем толкую, барин. Вам его не взять без меня. Он укрытный, береженый. Ему Гаврила передал науку.

— Чего же Гаврила сам не спасся?

— Чего не знаю, врать не могу. Может, одрях сильно. Может, не ожидал, что осмелитесь. Не знаю.

Дальше события разворачивались так. Валерик с помутившимся умом и нарушенной психикой почему-то заподозрил любимого побратима Ванечку в измене. Это, конечно, такая глупость, хуже не придумаешь. Ваня Грумцов как работал по питерскому филиалу, так и доселе работает, к московской бойне он вообще касательства не имел. Ну, возможно, причина в том, что не явился на поминки по старому Гавриле, честно сказать, поостерегся. Поминки широко отмечали, с размахом, и уж конечно с большой утечкой. Грумцов решил, что лучше не светиться, и на экстренную телеграмму Валерика не ответил, будто не получил…

— Ты вот что, — перебил Гарий Хасимович, чувствуя, как от обильного словоизвержения питерца у него закружилась голова. — Или давай ближе к делу, или…

Климов достал из внутреннего кармана пиджака-лимона конверт (при этом движении молодчик в углу порхнул со стула, как стрекоза), передал Гарию Хасимовичу. Тот вынул из конверта слайд, брезгливо поднял пальцами за уголок. На слайде, на фоне крымского пейзажа стояли в обнимку два молодых человека в пляжном прикиде. На лицах у обоих — безмятежное ликование молодости. Одного Шалва признал, это его посетитель, второй, выходит…

— На обороте взгляните, пожалуйста, — Климов услужливо приподнялся — и молодчик-телохранитель вторично ворохнулся на стуле.