Они лежали рядышком на белом месиве простынь, и кровать слегка покачивалась под ними, будто лодка на малой волне. Валерик пил водку и курил, Лика мечтательно улыбалась. Светился розовый ночник. Из динамика доносилась приглушенная мелодия старинного танго.

— Не напрягайся, Валерик, — пролепетала она, скосив на него насмешливый взгляд. — Все само собой образуется.

— Что образуется?

— Чернота выльется, и ты успокоишься. Но не так скоро. Ты слишком одичал. Понадобится время, чтобы ты опять стал человеком.

— Ты хоть понимаешь иногда, о чем мелешь языком?

— Конечно, я же не маленькая. Ты снаружи белый, а внутри черный. У тебя от натуги прыщ на шее выскочил. Вон, потрогай, толстый, как шуруп.

Смеялась она или нет, ему было не до смеха. Он пил водку, занимался с ней любовью, и это нормально, но угнетало то, что светилось в ее синих глазах. Словно кто-то посторонний, кто-то третий наблюдал за ним и иронически хмыкал. Его воля наткнулась на препятствие, которое невозможно преодолеть. Так бывает в тяжелом, больном сне, когда замахиваешься на врага, но рука бессильно опадает. Охочая до ласк, неутомимая партнерша, измятая, искусанная, проткнутая насквозь, оставалась недосягаемой, неуловимой, как блики луны в стекле. Не любовью, конечно, тут пахло, а смертью. Но чьей? Казалось, что проще, — протяни руку, сожми пальцы на нежном, тонком горле — захрипит и исчезнет, как греза, но он не был уверен, что избавится от нее таким способом. Иногда чудилось: Лика только и ждет, чтобы он ее придушил, чтобы восторжествовать над ним окончательно.

Было и такое. Она куда-то уходила, может быть в ванную, и вернулась в белом, пушистом халатике, важно прошлась по ковру, изображая фотомодель.

— Тебе нравится?

— Где ты это взяла?

— О-о, там целый шкаф барахла. На первое время хватит.

— Что значит на первое время? Ты что, собираешься здесь поселиться?

— Я не собираюсь, но ведь ты меня не отпустишь.

— Почему? Убирайся хоть сейчас.

Подсела на кровать, поправила подушку, щелкнула зажигалкой, чтобы он прикурил. И опять этот надсмотрщик, третий лишний, с ироническими гляделками.

— Не говори так, Валера. Как же я уйду? Ты без меня пропадешь.

Валерик выдул залпом полстакана. Да, ее отпускать нельзя. Она догадалась, что в его сердце есть слабина. Это свидетель. Что же с ней делать?

Лика подсказала:

— Нашел о чем думать. Не заметишь, как исчезну, когда стану не нужна. Но это еще не сегодня.

— Ты кем себя вообразила? Пророчицей? Ясновидящей?

Лукаво прищурилась:

— Что ты, Лерочка! Какая же я ясновидящая. Просто все мальчики, когда влюбляются, такие одинаковые, беспомощные… хоть грудью корми.

— Похоже, у тебя много мальчиков? Даже как-то не по возрасту.

— Только один, — она не обиделась. — Я же тебе говорила. Он в армии. Но я его не любила, нет.

Отвернувшись к стене, Валерик спросил несусветное:

— А меня любишь?

Почувствовал слабый ожог на животе: ее ладошка туда опустилась.

— Нет, дорогой. У нас с тобой лунный удар. Я читала, это бывает.