– Успокойся, Оливия, – предупреждает он, тихо шипя мне в ухо и лишь сильнее прижимая к своей груди. Между нашими обнаженными телами повисает напряжение. – Не заставляй меня просить дважды.

Я тяжело дышу, волосы беспорядочными прядями падают на раскрасневшееся лицо.

– Отпусти меня. – Изо всех сил стараюсь говорить внятно, несмотря на то, что сама довела себя до изнеможения.

Сделав глубокий вдох, Миллер целует меня в лоб и отпускает. Я не теряю времени. Вскакиваю с его колен и убегаю прочь от неприветливой действительности, хлопаю дверью и не останавливаюсь, пока не добираюсь до примыкающей к спальне ванной. Ее дверь я тоже с шумом закрываю. Тяжелым шагом направляюсь к ванне овальной формы и включаю краны. Меня трясет от гнева, который сводит на нет все разумные доводы. Я должна  прийти в себя, но не могу: из за отвращения к Уильяму и душевных терзаний из за мамы. Дергаю руками за волосы, гнев сменяется разочарованием. В попытке отвлечься наношу пасту на щетку и чищу зубы, предпринимая жалкие потуги избавиться от кислого привкуса ее имени на языке.

Потратив на чистку больше времени, чем требуется, сплевываю и ополаскиваю рот, затем смотрю в зеркало. Бледные щеки слегка покраснели – это смесь отступившего гнева и знакомого румянца желания, которое постоянно ощущается в последние дни. Но взгляд темно синих глаз встревоженный. Немудрено, что после ужасающих событий, вынудивших нас бежать из Лондона, я спрятала бестолковую голову в глубокую яму с песком. А сейчас реальность нанесла удар под дых.

– Отгородись от внешнего мира и останься здесь со мной навсегда, – шепчу, теряясь в отражении собственных глаз. Время замедляет ход, когда я упираюсь руками в раковину и опускаю подбородок вниз. Безнадежность пробирается в изнемогающий разум. Хочу избавиться от непрошеного чувства, но настолько измучена физически и психологически, что не могу найти ни капли сил на это. Снова все кажется невозможным.

Тяжело вздохнув, поднимаю глаза и вижу, что вода почти достигла края ванны, но не тороплюсь. У меня нет сил, поэтому медленно поворачиваюсь и удрученно тащусь через всю комнату, чтобы закрыть краны. Затем погружаюсь в воду, сопротивляясь желанию закрыть глаза и уйти под нее с головой. Сижу неподвижно и рассеянно гляжу через просторную комнату, стараясь ни о чем не думать. До определенной степени это срабатывает. Сосредотачиваюсь на приятном голосе Миллера, на каждом произнесенном слове любви и на каждом ласковом прикосновении. Только на этом. С первого дня до настоящего момента. И уповаю на то, что впереди нас ждет большее.

Перевожу отрешенный взгляд на дверь, когда слышу легкий стук и пару раз моргаю, чтобы увлажнить глаза.

– Оливия. – Тон Миллера тихий и озабоченный. Из за этого ощущаю себя дерьмово. Он не ждет ответа, просто осторожно открывает дверь и, держась за ручку, опирается на дверной проем, ища мой взгляд. Он надел черные боксеры, на ребрах виднеется красное пятно от моего удара. Когда я встречаюсь с взглядом синих глаз, чувство вины возрастает в несколько раз. Миллер пытается улыбнуться и смотрит в пол.

– Прости.

Его извинения приводят меня в тупик.

– За что ты просишь прощение?

– За все. – Недолго думая, он продолжает: – За то, что позволил тебе влюбиться в себя. За… – он смотрит на меня и медленно переводит дыхание, – за то, что настолько тобой очарован, что не могу отпустить.

Я печально улыбаюсь и беру шампунь, чтобы протянуть ему.

– Не окажешь ли ты мне честь и не помоешь волосы? – Ему необходимо почувствовать себя нужным, как угодно, лишь бы удержать шаткое равновесие нашего мира.

– Ничто не доставит мне большего удовольствия, – подтверждает он, широким шагом сокращая расстояние между нами. Опускается на колени у края ванны и берет бутылку, наливая шампунь в руку.