Рик ненавидит ебучую мохнатую гусеницу, прилипшую к лицу. Но, признаться, из-за того, как жаждет усов Стейси, Рик радуется им все больше и больше.

— Кстати, о фальшивых усах, — продолжает Сэм. — В последний раз сам я носил фальшивые усы на театральных подмостках, в «Лире» — с Оливье. И каждый вечер после сцены грозы он выходил промокший до нитки от дождя и пота. Потом смотрел на меня — а я играл герцога Корнуэльского… — Вдруг, словно в припадке вдохновения: — Рик, дорогой мой мальчик, а ты когда-нибудь играл Шекспира?

Рик сперва смеется, потом понимает: «Охренетъ, да он не шутит».

— Я? — переспрашивает Рик.

— Да.

«А что, похоже, будто я, блядь, играл Шекспира?»

— Нет, — говорит Рик, — я мало работал в театре.

— Ну, по-моему, ты прирожденный Эдмунд.

— Эд… Эдмунд? — переспрашивает Рик.

— Бастард Глостера, — напоминает Сэм. — Бастард, что всю жизнь прожил с ненавистью в сердце.

Любого персонажа с ненавистью в сердце можно назвать персонажем, которого прирожден играть Рик.

— Ну, такое я умею, — без ложной скромности говорит Рик.

— Он живет с ненавистью, потому что его обошел вниманием отец.

— Понятно.

— Из тебя бы вышел убийственный Эдмунд, — объявляет Сэм.

«Правда, что ли?» — думает Рик.

— Ну, спасибо, — говорит Рик. — Я польщен.

Рик даже прочитать Шекспира не может, куда уж там сказать из него реплику и уж тем более понять ее.

— И для меня была бы честь поставить спектакль с тобой, — заявляет Сэм. Рик, чуть ли не зардевшись, повторяет:

— Ну, я снова польщен.

Сэм начинает фантазировать:

— Я хочу сказать, мы вполне можем сыграть вместе. Думаю, пришла та пора, когда я достаточно поседел для Лира.

Рик искренне признается:

— Ну, мне бы сперва наверстать в чтении. Если честно, я мало что читал у Шекспира.

«Го есть вообще ни хрена», — думает Рик.

— Не вопрос, — не сдается Сэм. — Я могу тебя подтянуть.

— А там прям обязательно с британским акцентом?

— Господь милосердный, нет! Я этого не допущу, — говорит Сэм и объясняет: — Я понимаю: выглядит так, словно у британцев монополия на Барда.

«Какого еще Барда?» — думает Рик.

— Но, на мой взгляд, — провозглашает Сэм, — американский английский намного ближе к тому английскому, на котором говорили в дни Уилла.

— Какого Уилла? — спрашивает Рик. — А, блин, Шекспира!

— Да, не эта напыщенная, наигранная, вычурная проза школы Мориса Эванса.

«Напыщенная наигранная вычурная чего? Мориса кого?»

— Лучшие шекспировские актеры — американцы. Вообще-то, откровенно говоря, лучшие шекспировские актеры — это испанцы или мексиканцы, когда исполняют на английском. Макбет Рикардо Монтальбана — это блестяще! Но американцы ближе всего подходят к тому, чтобы уловить поэзию улиц, а в этом и есть суть Шекспира, когда его ставят правильно — что бывает редко. Другими словами, когда американский актер не пытается играть с британским акцентом. Хуже ничего не придумаешь.