А ты тут сидишь, Антонина. Чего ждёшь? Когда попросят с вещами на выход?

А может быть, Ярослав Огарёв, сын завкафедрой русского языка, настолько хорошо воспитан мамой, что не может себе позволить указать девушке на дверь? И ждёт, когда ты, дура недогадливая, сама сообразишь, что пора бы и честь знать?

Вот приедет Ярослав завтра – и я ему скажу, что возвращаюсь домой. От этой мысли мне стало совсем тоскливо, но я принялась мужественно бодриться. Это же правильное решение. Пра-ви-льное. Включила телевизор. И в этот момент в дверь позвонили. Я так и замерла с пультом в руке. За все время, которое я жила в этой квартире, сюда никто посторонний не приходил. Ну, кроме тёти Стеши, которую я так и не увидела ни разу. А это кто?

Кто бы там ни был, он пришёл явно не ко мне. К Ярославу. Поэтому дверь открывать мне никак не с руки. Поэтому я сидела и продолжала ждать, когда посетитель уйдёт. А он никак не уходил. Звонок продолжал трезвонить. Я и решила пойти, полюбопытствовать, кто там такой настойчивый. К двери я подошла на цыпочках, осторожно поднял задвижку глазка. И обмерла от того, кого там увидела. А может быть, это пришли вовсе не к Ярославу, а ко мне? А даже если к нему… Как говорится: «А где бабуля?» – «Я за неё».

Вот, я за Огарёва. И я гостеприимно распахнула дверь огарёвской квартиры.

– Что нужно?

Не самое вежливое начало беседы, но, как оказалось, воспоминания о милых соседских проказах были еще свежи.

– Ты не пригласишь меня войти? – поинтересовалась Виолетта.

– Зачем? – всё так же нелюбезно поинтересовалась я. Вообще, если посмотреть со стороны, то это всё выглядело мерзко. Я, – в глазах Виолетты, – выглядела мерзко. Я это чувствовала, мне было стыдно, и поэтому я вела себя агрессивно.

– У меня вещи кое-какие остались, мне нужно забрать. Ярослав мои сообщения и звонки игнорирует, иначе я бы договорилась заранее.

Виолетта, в отличие от меня, говорила спокойно и вежливо. А мне хотелось орать. Или захлопнуть дверь. Последнее вообще полный писец. Вся такая разлучница не пускает несчастную бывшую на порог квартиры, чтобы та могла забрать свои кровные вещи. На которые ты, Тонька, между прочим, уже покушалась!

Я распахнула шире дверь.

– Проходи.

Пока мы шли в спальню, Виолетта обшаривала квартиру цепким взглядом. И я подумала, что, может быть, зря ее впустила.

Но Виолетта пока не торопилась оправдывать мои подозрения. Достала из сумочки пакет и принялась методично складывать свои вещи. Я стояла, прислонившись к дверному косяку плечом, и наблюдала. Словно боялась, что она что-то лишнее, не своё возьмёт. Бред. Дурдом. На душе снова стало гадко-гадко.

Виолетта собрала вещи быстро, время тянуть не стала. И когда я уже почти выдохнула облегчённо, она мне вломила:

– Тонь, – Виолетта поставила пакет у своих ног, – а тебя совсем совесть не мучает?

– Оставь душеспасительные беседы для тётьНюры, – огрызнулась я. – Всё взяла? Тогда тебе пора. У меня еще дела есть.

– Тебя пример матери ничему не научил, да? – Виолетта смотрела на меня так, что я всей кожей ощутила ее моральное превосходство. Это было совершенно новое состояние, и оно мне совсем не понравилось!

– Повторяю для глухих – дверь там! – рявкнула я.

Виолетта, ведомая всё тем же моральным превосходством, посмотрела на меня снисходительно. Поставила взятый было в руки пакет с вещами обратно на пол.

– Ты думаешь, что это так круто, да? Взять – и забрать чужого мужчину? Мать твоя так сделала, и ты туда же? Ну и подумай сама – принесло это твоей матери счастье, Тоня? Была ли она счастлива от того, что отбила чужого мужчину?

Мне стало так плохо, что я даже не смогла ничего ответить.