Девочка вздрогнула и очнулась. Шевельнулись Велесые ресницы, поднялись веки, на Дивляну глянули светло-голубые, будто у котенка, еще бессмысленные глаза…

— Слава Макоши! — воскликнула Дивляна.

А девочка распахнула глаза во всю ширь и резко отстранилась, бросила взгляд по сторонам и оцепенела.

— Не бойся! — Дивляна присела перед ней на корточки и снова взяла за руку. — Я тебе ничего дурного не сделаю. Как ты здесь очутилась? Почему вы все здесь лежите, что это значит? Кто вас сюда привел? Где ваши родные?

Она огляделась, потом оставила в покое девочку, которая только смотрела на нее с ужасом и недоумением, и принялась тормошить всех подряд — подростка лет тринадцати, к которому прижался братишка лет четырех, красивую пятнадцатилетнюю девушку, еще двоих мальчиков лет семи-восьми… Все были босы, с ледяными руками и ногами, в одних исподках, и у всех обязательно на руках и на шее Дивляна видела те же наузы из красной шерстяной нити. Все матери навязывают их своим детям, и Дивляна с сестрами в детстве носила такие же, но не в таких количествах! Этих детей хотели от чего-то уберечь… Но почему они оказались ночью на жальнике, будто жертвы, почти раздетые и бесчувственные? Ни на ком не было поясов — значит, они собирались спать… Здесь, на земле?

Бегая от одного к другому, она теребила, тормошила, звала, старалась привести в чувство. Постепенно жальник оживал: девочки, мальчики, парни-подростки и юные девушки приподнимались, хватались за головы, терли глаза… Кто-то заревел, кто-то подхватил, раздались первые осмысленные голоса, старшие утешали младших. Но большинство тех, кто уж пришел в себя, не отрывали глаз от Дивляны. Ну, еще бы, красивая и совершенно незнакомая девушка, разбудившая их на жальнике, должна была показаться им видением.

Один за другим вставая на ноги, поднимая младших, они все стягивались к ней и вскоре обступили плотным кольцом.

— Кто вы такие? — Убедившись, что неподвижных, оцепеневших фигур на траве больше нет, что все уже поднялись или хотя бы очнулись, Дивляна огляделась, выискивая взглядом самых старших. — Как вы сюда попали? Откуда вы все? И почему вы спите на земле… на жальнике? Кто вас сюда привел? Зачем?

Но ответа ей удалось добиться не сразу: даже старшие, даже те, кому было лет по тринадцать-четырнадцать, а значит, с кем уже можно было разговаривать как с разумными взрослыми людьми, поначалу только таращились на нее с немым изумлением. И чем дальше, тем сильнее в голубых глазах, смотревших на нее со всех сторон, разгорался страх. Подростки оглядывались, жались друг к другу, иные продолжали реветь.

— А кто ты? — наконец раздался чей-то робкий тонкий голос.

Дивляна обернулась и увидела ту девочку, которую разбудила первой.

— Я… Огнедева, — ответила она, немного поколебавшись.

Конечно, можно было сказать, что она — Дивомила Домагостевна, дочь ладожского воеводы, внучка Радогневы Любшанки, наследница старшего рода, невеста Полянского князя Аскольда… Но едва ли эти дети, живущие уже за чертой Того Света — если здесь вообще живут, — знают всех этих людей.

— А, я знаю! — помедлив, откликнулась та же девочка, и ее смышленое личико просияло. — Огнедева — это то же, что Сауле. Ты — Сауле? Ты пришла, чтобы нас спасти?

— Что такое Сауле? — не поняла Дивляна.

— Да вон она… ты! — Девочка подняла руку и указала на встающее над рощей солнце, вовсе не удивленная тем, что оно находится на небе и на земле одновременно.

Дивляна улыбнулась.

— Да, это я. Но вы кто такие? Откуда вы родом?

— Мы из Межи, — вступил, наконец, в разговор один из подростков.