|
Лишь длинный шамберьер в руках Никифора сухо щелкал, взбадривая коней. Прогарцевав перед публикой, всадники удалились с арены и вновь на ней появились Аман и Ратх. В то время как младший брат, поставив мощного Арслана сбоку, в проходе, стоял на его спине с поднятой рукой, средний скакал на Каракуше по кругу. Удивляя зрителей в какой уж раз, он падал вниз с седла под живот скакуна, вновь выпрямлялся в седле, вставал на ноги, потом на руки. Наконец, проделывая какой-то особо замысловатый трюк, замешкался, и у него слетела с головы папаха вместе с тюбетейкой. Все бы ничего — случалось и такое в цирках. Но оживление и безудержный хохот вызвало то, что тюбетейка, выпав из тельпека, упала на колени Куколь-Яснополь-ского, а тельпек попал в руки господину Сливе. Аман остановил коня и тут услышал заливистый смех Галин и грубый голос отца: «Осел, потерявший папаху… Хай, недоумок!» Настроение Амана совсем испортилось. Было заметно, с какой неохотой он закончил джигитовку и уступил место Ратху. Младший Каюмов на широкой спине Арслана, покрытой кожаным панно, сделал стойку, затем несколько раз сальто и пронесся по манежу в позе победителя, принимая аплодисменты. Последний трюк заключался в том, что братья сначала скакали рядом, а затем обменялись скакунами. Наезд «ники удалились с арены с почестями, но оваций и вызывов на «бис» не было. К Каюмовым давно привыкли, в этом еще раз убедился Ратх и с горечью подумал! «Не пора ли оставить арену? То ли дело ипподромные скачки!» Но до лета было слишком далеко,
* * * К антракту Ратх переоделся и вышел в переполненный зрителями коридор цирка. Невообразимая толкучка, табачный дым, запах спиртного. Шум возле буфета и пока что вполне терпимая перебранка между парнями. Ссорятся завсегдатаи цирка — персы с Чарджуйской и армяне с улиц Кольцова и Чехова. Те и другие ходят в цирк ватагами, и вооружены ножами. Возле буфета толчется городовой, стараясь поддерживать поря «док по случаю присутствия в цирке самого уездного начальника. Пробиваясь к главному выходу, Ратх снова повстречался со Стабровскими. Они шли по коридору с частным поверенным, бывшим помощником секретаря областного суда, Иваном Нестеровым. Этого человека в Асхабаде знали все. Его зажигающее красноречие восхищало не только обывателей, но и высокопоставленных особ. Но теперь, в пору вновь начавшегося «смутного брожения», его стали побаиваться господа. Подозревали, что Нестеров состоит в социал-демократической партии. Но пока только подозревали. Нестеров был довольно молод, высок, в черной фуражке с коротким лакированным козырьком, в длинном кожаном пальто и штиблетах. На тонком юношеском лице, еще не тронутом морщинами, играл жизнерадостный румянец. И модная округлая бородка ничуть не старила его. Может быть, делала немного солиднее, но это ему очень шло. Идя под руку с Ксенией Стабровской, он что-то оживленно рассказывал ей и Людвигу и беспрестанно здоровался со встречными. Ратху он тоже кивнул, заметив беспокойство джигита. А Людвиг предупредительно заметил: — Не беспокойся, джигит, Тамара сейчас вернется. — Тамаре захотелось покататься с молодыми людьми… взглянуть на вечерний Асхабад, — пояснила Ксения Стабровская. — Знаю, зачем поехала, — угрюмо проговорил Ратх и увидел как насторожились его собеседники. — Что ты знаешь? — спросил Нестеров и взгляд его сделался строгим. Ратх растерянно пожал плечами: — Тамару давно знаю. Хорошая она… — Невероятно хорошая, прямо умница, — подтвердил Нестеров. — Смотри, не подведи ее. Швейцар у выхода подал звонок. Зрители тремя черными потоками, в боковые и центральные двери, ринулись к амфитеатру, растекаясь ручейками по рядам. Стабровские и Нестеров, выждав, пока схлынет толпа, тоже направились в боковую дверь. |
