— Ну, здравствуй, Ратх. А я тебя спрашивала там… во дворе.

— Я знаю, мне сказали, — отозвался он, разглядывая её красивое белое лицо и избегая прямого взгляда больших синих глаз.

— Ратх, — попросила она, капризно надув губки, — ты не мог бы дать сегодня на вечер коляску? Мне опять надо, понимаешь?

— Понимаю, — опустил он глаза. — Но как быть? В ландо сегодня приехали в цирк отец и брат с женой. Они и назад в нём поедут.

— Ах, какая досада, — пожалела девушка и взяла Ратха за руку. — Ратх, дорогой, а может, они пешком пройдутся?

— Да. ты что! Они же господа! Брат — офицер, а жена его княжна!

Тут к ним подошли стройная дама в коричневом пальто и господин в шляпе с широкими полями и длинном плаще. Его Ратх узнал сразу: «Новый учитель женской гимназии, Людвиг Стабровский!». И о женщине подумал: «Наверное, его жена».

Тамара представила Ратха своим друзьям. Они оказались поклонниками цирка и сразу заговорили об иллюзионисте. Тамара, видя, что разговор может затянуться, шепнула Ратху:

— А если ты дашь мне ландо, пока идёт представление? До окончания программы я вернусь. Потом вместе пойдем домой. Проводишь меня…

С ней вышли двое спутников: студент технического училища Андрюша Батраков и служащий железной дороги Вячеслав Вахнин. Ратх проводил их до коляски и вернулся в цирк.

На манеже выступали велофигуристы. Мадам Коко в чепчике с павлиньими перьями, в короткой юбочке и высоких, почти до колен ботинках, и ее партнер, джентльмен, в клетчатом костюме, с усиками. Откатавшись, они покинули арену с приятными улыбками. Но едва откатались, за кулисами велосипедист раздраженно сказал:

— Сучья дыра! Разве это публика?!

— Не туда катите колесо истории, господин Вилкс, — послышался голос клоуна Адольфа Романчи. — Да-да, не туда катите! Разрешите мне пройти, мой выход. — И вот уже с арены разнесся его звонкий голос: — Граждане асхабадцы, вы случайно не знаете, куда катится колесо истории? Не знаете, да? А может, кто-то мне скажет — куда нас катит колесо времени?!

— В преисподнюю! — крикнул кто-то с галерки и зрители дружно засмеялись.

Ратх посмотрел в щелку из-за кулис на клоуна и отошел, поскольку коридор у выхода на арену занял Иван Гора с дрессированными медведями. Звери в кожаных намордниках рычали за спиной и жадно, с присвистом, нюхали воздух. Отходя, Ратх вспомнил, как однажды Романчи бросил в публику с арены: «Если б медведь на арене отказался от конфетки, а бастующие пекари Асхабада — от подачки своего хозяина, то свершилась бы революция». Клоуна на другой день вызвали в участок и сделали солидное внушение. Но это было год назад. Теперь же о забастовках и революции говорили все, не скрываясь и не прячась, и все кляли японскую войну, задевая бездарных русских генералов.

Как только Иван Гора с медведями вышел на арену, Ратх подошел к щиту с расписанием. За медведями значились жонглёры, потом наездники. Он направился в уборную к Аману.

— Пора, — бросил лишь слово с порога.

Аман надел на бритую голову тюбетейку, тельпек, набросил халат на плечи, — и братья отправились к лошадям.

Вскоре заиграли галоп и джигиты на стройных скакунах выехали на арену. С минуту под аплодисменты длилась круговая езда, без каких-либо трюков. Лишь длинный шамберьер в руках Никифора сухо щелкал, взбадривая коней.