— Я, право, не знаю, — пролепетала, ужасно сконфузившись, ханум, — Но если у вас есть веник…

— Ха! Если б был веник! — сердито крикнул Любимский. — Если б был веник, я и сам бы все смел! Вот вам вже рубль, идите на базар и купите веник!

— Сейчас? — растерялась Галия,

— Но когда же еще, мадам? Если я зачисляю вас к себе секретаршей с сегодняшнего дня, то почему ви должны пойти за веником завтра, хотел бы я вже знать?

Обескураженная натиском редактора, Галия постепенно приходила в себя. И чем больше думала об обстановке, в какой она оказалась, тем радостней у нее становилось на сердце. Спросив, не шутит ли редактор, и убедившись, что Любимский расположен к ней самым искренним образом, Галия действительно решила идти за веником. Но тут редактор, поняв, что любезная дама готова на все, вернул ее от двери назад.

— Сядьте, пожалуйста, — указал он на стул. — Я вижу, у вас или несчастье, или вы одиноки в нашем городе. Что вас заставило прийти ко мне?

— Да ничего особенного, господин редактор. Просто я решила найти работу и быть полезной обществу.

— И вас устраивает должность секретарши?

— Боюсь, что на большее я и не способна, — призналась Галия. — Стихи, разве что…

— Ах, стихи, стихи, — с досадой сказал Любимский. — Кому теперь нужны стихи? У нас вже есть свой поэт Зиновий. Так вот он самый бедный человек во всём Асхабаде. Ви покажете ему свою тетрадку и он назовёт настоящую цену ей.

— Спасибо, господин редактор. Я непременно покажу ему…

— А ваш муж знает, что вы пошли ко мне? А если не знает, то не придется ли мне краснеть за вас?

— Ах, что вы, господин редактор! Он не против того, чтобы я служила в какой-нибудь конторе, лишь бы не в гимназии.

— Хорошо, госпожа Каюмова. Я беру вас к себе: будете вести мои бумаги.

— А порядок и вправду следовало бы навести, — напомнила она, обведя взглядом редакторский кабинет и выходя в приемную.

— Ну, если ви считаете, что у меня грязно, то пожалуйста, я не возражаю.

Галия вынесла кипы старых газет в коридор и принялась протирать столы. Тут один за другим начали сходиться в приемную сотрудники. Художник Паполос, корректорша Шмуйлович, машинистка Дора Вартминекая. Наконец пришел поэт Зиновий Кац, Все принялись помогать новой секретарше. И вскоре они запросто называли ее Галечкой, а она уже больше не унывала… Вечером Галия зашла в комнату Черкеза, где уже было убрано по-новому и все «кричало» о том, что здесь поселится новая жена.

— Черкезхан, — как можно спокойнее произнесла она, — надеюсь, вы не забыли о вашем обещании найти мне подходящую службу?

— Нет, ханум, не забыл, — отозвался он с досадой, даже не взглянув на нее. И Галия, остро ощутив, как нежелателен ее приход в эту вот минуту, решилась высказать все.

— Я сама нашла себе службу в редакции «Асхабад». Я буду содержать бумаги господина редактора… Любимского….

— Знаю такого, — не поворачивая головы, ответил Черкез. — Толстый, лысый еврей…

— Вам-то что, Черкезхан?

— Мне ничего, — помолчав, ответил он. — Еврей, как еврей… Служите ему на здоровье, ханум, — наконец-то повернувшись, улыбнулся Черкез. И Галия догадалась, что муж никогда не станет ревновать ее к этому господину.

— Спасибо вам, Черкезхан, — произнесла Галия, видя, что он вновь отвернулся. — Все-таки мне не так скучно в их обществе.